Дочь Волдеморта

— Успокойся! — грубо и с бесконечным презрением бросила сверху Джинни. На ее лице ни один мускул не дрогнул от боли, и только ярким огнем горело безмерное злое отвращение. Растрепавшиеся волосы прикрывали часть лица, накидка слетела, из‑под свисающего платья слегка виднелись кончики босых пальцев. Она висела в двух футах над полом и смотрела сейчас только Гарри в глаза. И лишь теперь он впервые и сам посмотрел на нее. — Уймись, демоново отродье! — зло повторила ведьма. — Никто не нарушал Непреложного Обета, это невозможно. Кровь милорда ты чувствуешь во мне: я жду от него ребенка.

Что‑то странное, похожее на всполох пламени, блеснуло в выцветших глазах Гарри, и его лицо исказила судорога. На четверть минуты в комнате повисла угрожающая тишина, а потом тот, кто считал себя Избранным, разбил ее на миллион осколков:

— Шлюха! — взревел он неестественно низким, утробным голосом и со страшной силой полоснул Джинни плетью проклятья.

Оно глубоко рассекло кожу, прочертив по лицу и левому плечу быстро наполнившуюся темной кровью широкую полосу. Рона, который метнулся к Гарри после этого удара, тот взмахом руки отшвырнул к стене.

Джинни даже не вскрикнула, только закачалась на своих кандалах в воздухе и, сплюнув на пол, медленно подняла на Гарри полный презрения взгляд. Кровь многочисленными струйками побежала по коже, впитываясь в ткань белого платья, и оно, намокая, прилипало к телу, четко обрисовывая очертания округлого живота молодой девушки. Лицо Гарри искажала ярость.

— Не смей трогать мою сестру!!! — взвыл Рон, поднимаясь на ноги, но внезапным движением и его, на манер Гермионы, Гарри пригвоздил к стене. Не отрываясь, он смотрел на живот Джинни, а девушка, вызывающе прищурившись, — ему в лицо.

На Рона она даже не посмотрела, лишь бросила зло и презрительно:

— Иди к лешему со своей убогой защитой, паскуда!

Гермиона собирала силы, чтобы освободиться от пут, но не знала, что делать дальше — она не могла нападать на Гарри, не могла нарушить Обет. Не могла даже связать его — ограничить свободу. Проклятье!

Ненадолго опять воцарилось молчание.

— Твоя жертва больше не нужна, Рон, — наконец произнес Гарри Поттер.

На секунду повисла звенящая тишина, и вдруг лицо Рона, понявшего что‑то, искривила страшная гримаса отчаяния.

— НЕТ!!! — заорал он, тщетно всеми силами пытаясь освободиться. — Не смей, Поттер! Слышишь?! НЕ СМЕЙ! Если ты тронешь мою сестру… Гарри! ГАРРИ! Умоляю тебя…

— Жертва для чего? — оборвала его звонким голосом Джинни, не сводя со своего противника дерзких, ненавидящих глаз.

И тут Гарри улыбнулся.

Он улыбнулся так, что у Гермионы отнялись ноги, а волосы зашевелились на голове.

Нагнулся, положил спящую Генриетту на пол и снова выпрямился во весь рост. Теперь он смотрел только на Джинни и кривил губы в самой страшной улыбке, какую Гермионе когда‑либо приходилось видеть.

Ее обуял непередаваемый ужас.

Рон всеми силами пытался освободиться. И только рыжая ведьма с кровавым рубцом на лице вызывающе и смело смотрела Гарри в глаза. Казалось, не виси она под потолком, этот взгляд всё равно смотрел бы сверху вниз — таким красноречивым огнем пылали ее сверкающие глаза.

— Придется побаловать вас спектаклем, — заговорил Гарри громко, — ибо ты, — он на секунду перевел взгляд на Гермиону, — включила в Обет запрет накладывать на ребенка чары втайне от тебя.

Сердце оборвалось в груди Гермионы.

— Как угодно! — выкрикнула она, рванувшись вперед и чуть не вывихнув скованные магией запястья. — Ты не можешь причинить ей вреда! Живую и здоровую! Ни магическим, ни маггловским способом! Ты умрешь, Гарри! Слышишь?! Ты умрешь в ту же секунду, когда нарушишь Обет!

— Успокойся, — поднимая палочку, бросил парень, — никакого вреда. Всего лишь подарок. От всего сердца, Гермиона. Я отдаю твоему ребенку частичку себя. И ей придется хранить мою жизнь, ибо я должен жить до тех пор, пока не убью Волдеморта. Любой ценой.

— НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ МОЮ СЕСТРУ!!! — еще раз бешено взвыл обезумевший Рон, сотрясая невидимые путы. — ОСТАНОВИ ЕГО!!! — крикнул он Гермионе. — ОН ХОЧЕТ СДЕЛАТЬ ИЗ РЕБЕНКА ХОРКРУКС, УБИВ ДЖИННИ!

Разрывая сковывавшие ее магические оковы, Гермиона на секунду перестала воспринимать звуки вокруг. Ужас и ярость настолько заполнили ее, что не осталось места восприятию действительности. Она уже замахнулась, чтобы нанести Гарри первый удар, когда неестественно высокий повелительный голос подруги ворвался в ее сознание:

— Кадмина! — Джинни впервые называла ее этим именем, и оно всё еще эхом звенело в голове застывшей с занесенной пылающей палочкой Гермионы. — Стой! СТОЙ! — Джинни еще никогда не говорила так властно. — Ради меня, — слова ударами кнута врезались в сознание, — ради Генриетты: не нарушай Непреложный Обет! Ты умрешь! — рыжая ведьма на секунду закрыла глаза, и на ее лице впервые с того момента, как их связали, появилась мука. — Не делай милорду еще больнее!