Дочь Волдеморта

Со скуки Етта свела тесную дружбу с портретом маленькой Патриции, рано погибшей дочери Адальберты, приходившейся Генриетте двоюродной бабкой. Еще она сблизилась с веселой молоденькой горничной Диной.

И постоянно досаждала матери – ибо всякие их общие игры непременно сводились к вопросу об обучении какой‑нибудь хитрой магии, и никакие увещевания о том, что волшебству учатся после одиннадцати лет и что для этого Етта поедет в далекую большую школу, на девочку не действовали. Она готова была ехать в школу прямо сейчас или просто вернуться жить к grand‑père, что представлялось Етте куда как более возможным.

А самым отвратительным было то, что едва ли не все и каждый были уверены, что Гермиона должна примириться со своим отцом и что ее поведение – весьма глупая блажь.

Леди Малфой категорически отказалась от приглашения Амаранты посетить вместе с той шабаш очищения от магии этого года, на который полувейлу пригласила куда‑то в Бруней давняя подруга.

Гермиона оспорила все увещевания о том, что магия природы подскажет, что теперь следует делать – ведь именно предсказание прокля́той ламии в прошлом году послужило причиной разразившейся в Уилтширском поместье катастрофы. Нужно было внять совету Милагрес и не слушать змею. Но что уж теперь?

Гермиона прониклась стойкой ненавистью к самой идее шабаша очищения от магии, и все попытки Амаранты ее переубедить потерпели фиаско.

Вместо того чтобы обратиться за советом к самой магии, леди Малфой продолжала убегать от сложностей жизни в сизый неясный мир дурмана и иллюзий, куда Тэо провожал ее со всё меньшей и меньшей охотой – ибо ему отнюдь не улыбалась перспектива сделать из своей подруги наркоманку.

С соображениями на этот счет Тэо даже обратился к Беллатрисе, после разговора с которой когда‑то началась его необычная терапия, – но та лишь развела своими когтистыми стальными руками, отказываясь вмешиваться в этот вопрос.

* * *

В начале июля Етта перепугала всех, проснувшись среди ночи в приступе дикой ярости. Ее ярко–зеленые глаза затуманились и будто выцвели – поблекли, лишь сверкая странным, неестественным свечением. Она кричала, словно одержимая, отбиваясь ото всех, какие‑то бессвязные дикие обвинения в предательстве и лжи.

Лишь на следующий день Гермиона узнала от Рона причину этого внезапного взрыва, который с таким трудом удалось погасить.

В ту ночь в опустевшем с приходом лета Даркпаверхаусе произошло неслыханное событие. Через трансгрессионный круг в кабинете профессора зельеварения, на который Снейп по рассеянности не наложил блокирующего заклинания, в гимназию проник Гарри Поттер.

Судя по всему, целью его было плененное изображение Дамблдора: завешенное тяжелым сиреневым занавесом полотно, висевшее в кабинете Волдеморта. Во всяком случае, портрет был сожжен.

Как известно, в случае уничтожения холста с живым изображением, если оно не успевает покинуть пределов картины, переместившись на другой свой портрет или любое иное пространство мира художественных воплощений, отображение это безвозвратно погибает, ибо написанные после смерти оригинала портреты не оживают никогда. Так как Дамблдор был не властен оставить заколдованную раму, участь его была предрешена – однако Гермиона сомневалась, что уничтожение картины было действительной целью Гарри, проникнувшего для этого на территорию своего врага.

Скорее всего, герой алкал помощи, которой не получил. Он знал от Гермионы о месте расположения портрета Дамблдора, знал, впрочем, и о его душевных качествах – но последнему вполне мог не доверять сполна или считать уверения дочери Волдеморта ложными.

Скорее всего, он проник в Даркпаверхаус для того, чтобы поговорить с бывшим наставником, со своим хладнокровным создателем, престарелым дирижером своего оркестра, коего упрямо не желал воспринимать только как виртуозного и безжалостного шахматиста.

В пользу того, что неприятный разговор состоялся, говорила и та ярость, которая передалась Генриетте – приди Гарри просто сжечь полотно, он был бы хладнокровен и сух.

В том, что произошедшее дело рук Гарри Поттера, не сомневался никто, хотя действительных доказательств тому и не имелось. Ночной приступ Генриетты лишь подтверждал это. Впрочем, о нем почти никому не было известно.

Разумеется, Гарри вновь не нашли – хотя вопиющее событие и вызвало череду решительных действий по усилению безопасности Даркпаверхауса и его территории.

Гермиона не сильно допрашивала Рона по этому поводу. Ее волновали только дочь и эта страшная связь, всё более укрепляющаяся между Гарри и ребенком.