Доченька. Возвращение

[…] я вам уже объяснил, Камилла, каким образом яоказался участником этой отвратительной истории икак яоб этом сожалею. Но на прошлой неделе мне пришлось встретиться смужем Элоди, Фирменом, сам вид которого отныне мне ненавистен. Он снова оскорблял меня, клялся отомстить за мое «предательство», как он выразился. Явсе рассказал моей бедной матери, иона умоляла меня попытаться вбудущем получитьпрощение вашей матери. Апока скажу, что счастлив быть вашим другом посредством нашей переписки.

С наилучшими пожеланиями,

Гийом

У Мари было ощущение, что она упала с небес на землю. Тон письма был по-настоящему приятельским, и, судя по всему, молодые люди были настолько близки, что обменивались мнениями по самым разным поводам. Мари снедало любопытство. Забыв о приличиях, она стала читать другие письма. Гийом часто упоминал в них, и в весьма лестных выражениях, всех членов семьи Меснье — Лизон, Бертий и Жана, Лору и Люси, иногда — Нанетт, но чаще других ее, Мари. Выходило, что Камилла подробно рассказывала ему в своих письмах об их жизни…

Она проследила развитие этой дружбы от лета 1951 года до самого последнего письма, датированного вторым марта 1953 года. Из него она узнала о встрече Камиллы и Гийома в Тюле, в общественном парке. Молодой человек с чувством вспоминал о сладости их поцелуев.

В этих письмах Мари нашла много деталей, которые ее очень заинтересовали. По мере прочтения ее все больше охватывал праведный гнев, заставляя, наконец, вернуться в свое нормальное состояние после долгого оплакивания Матильды и Нанетт.

— Адриан был сто раз прав! — воскликнула она, качая головой. — Я действительно слишком наивна! Ну почему я не хотела его слушать, когда он предупреждал меня, что за девочками нужно присматривать? Господи, какая же я глупая!

***

Камилла стояла перед Мари, скрестив руки на груди. Удивленная холодным приемом матери, девушка спросила у нее, что случилось. Мелину услали в кухню присматривать за Луизоном.

Мари направилась в комнату дочери, и та молча пошла следом. Едва за ними закрылась дверь, Мари перешла в атаку:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Мама, что на тебя нашло?

— Не замечаешь никаких перемен в комнате? Посмотри вот туда! Надеюсь, перестановка тебе нравится!

Девушка посмотрела в указанном направлении… и побледнела.

— Мама, куда делась этажерка, которая стояла там, под окном?

— Наконец-то ты поняла! Мне она понадобилась, и я заменила ее этим красивым столиком. Проблема в том, что мне пришлось выложить все твои вещи перед тем, как отнести ее в гостиную…

— Куда ты положила мои вещи? — воскликнула Камилла, начиная сердиться.

— О каких именно вещах ты говоришь? Об этом хламе, что валялся на полках? Или о стопке писем, перевязанной розовой ленточкой?

Камилла покраснела и в одну секунду от гнева перешла к панике. Потом, понимая, что не должна подавать виду, как это ее взволновало, сказала тихо:

— Это мои письма, только мои! Надеюсь, ты их не читала.

— Увы, почерк был тот же, что и на письме с соболезнованиями, которое я получила в январе от Гийома Герена. Я пережила шок, можешь мне поверить! Я сравнила письма, чтобы убедиться… И, как говорится, открылись глаза. Я считала тебя серьезной девушкой, а ты — худшая из притворщиц!

— Мама, не говори так! Надеюсь, ты ничего не сказала папе! И вообще, все это — из-за него…

Камилла, с трудом сдерживая слезы, упала на свою постель и торопливо заговорила:

— Помнишь тот вечер 14 июля в Бриве? Я назначила Гийому встречу на танцах. И папа все испортил, когда ударил его. Думай, что хочешь, мама, но Гийом — хороший парень, очень порядочный. Мне было так стыдно за грубость отца, что я решила ему написать. И он мне ответил. Вот и все!

— Ты снова врешь, Камилла! — вздохнула Мари. — Если ты назначила ему там свидание, значит, ты и раньше ему писала!

Девушка только отмахнулась.

— Мама, если хочешь знать, я влюблена в Гийома с той самой первой встречи в Прессиньяке, возле булочной родителей Лоры. Очень долго я лишь мечтала о нем. Он был для меня прекрасным принцем… Однажды он приехал в Обазин, помнишь?

— Помню.

— Я была так рада! Я ждала одного: чтобы ты ввела его в дом, чтобы он меня увидел! Но нет! Вы снова разбили мою мечту! Вы с папой запретили говорить о нем, приближаться к нему… И я узнала об анонимных письмах. Сначала мне было очень горько, что он во всем этом замешан. Потом я его простила… как положено любому доброму христианину… Но ты — нет!

Мари топнула, кулаки ее сжались. Она посмотрела на дочь и сказала, чеканя каждое слово: