Доченька

Мари обожала такие вечера. За столом, уставленном кулинарными шедеврами Нанетт, собралась вся семья. Матильда изо всех сил старалась всем услужить, Лизон, как всегда, была весела, Поль улыбался, а маленькая Камилла не отходила от него ни на шаг… Однако было очевидно, что юноша нервничает. Похоже, его тяготила какая-то тайна.

Мари не знала, что и думать. Она всей душой хотела, чтобы ее маленькая вселенная не была уничтожена, чтобы над ней даже не нависла угроза такого несчастья. Продолжать жить именно так — спокойно, в размеренном ритме будней и праздников, знать, что детям ничего не угрожает, по вечерам ложиться в постель вместе с Адрианом, прогуливаться с ним вдоль Канала Монахов каждое воскресенье — это все, чего она хотела от жизни…

На следующий день городок и окрестности стал заливать мелкий нескончаемый дождь. Мари со слезами на глазах любовалась знакомыми пейзажами. Поль уехал на рассвете и перед расставанием крепко обнял мать.

— Мой дорогой сыночек! — пробормотала она, поднимаясь по каменным ступеням к двери школы.

Вечером, видя ее отчаяние, Адриан отважился на признание:

— Думаю, будет лучше, если ты узнаешь правду. Нет сил смотреть, как ты мучаешься. Поль участвует в Сопротивлении. Я тоже контактирую с некоторыми партизанскими сетями.

— Мой Поль! Так вот что вы от меня скрывали! Его жизнь каждый день подвергается опасности, и ты, зная об этом, поддерживаешь его!

— Поль поступает так, как велит ему совесть. Не беспокойся о нем, ты должна гордиться сыном!

— Да, ты прав! Папа бы гордился моим Полем! И Пьер тоже. Знаешь, мне стыдно говорить это, но временами я забываю, что он сын Пьера. Мне кажется, что мы вырастили его вместе, ты и я…

Сентябрь 1941 года

Поль смотрел на новенького. Это был его сверстник, крепко сложенный и неразговорчивый юноша. Его звали Борисом, но он не был русским, о чем свидетельствовал местный акцент. Когда же новенький обронил несколько слов на патуа, последние сомнения пропали.

Французские партизаны — маки — ждали своего часа. Огонь войны полыхал по всей Европе. Германия в июне вторглась на территорию СССР, японцы разгромили американский тихоокеанский флот в Перл-Харборе…

Борис принес с собой ящик сидра. Партизаны обедали возле полуразрушенной хижины, затерявшейся в лесной чаще. Сюда их привела грунтовая дорога, с обеих сторон поросшая густым кустарником. Мужчины негромко переговаривались, лица их были серьезны. Поль затушил сигарету о влажную землю и подошел к Борису:

— Ты случайно не из Шабанэ родом?

Юноша замер, потом сказал сердито:

— Я родом оттуда, откуда надо! И не собираюсь тебе ничего рассказывать. Может, ты дашь мне адресок своей семьи?

Поль, который не ожидал такого агрессивного ответа, пожал плечами и сказал со вздохом:

— Я просто хотел поближе познакомиться. Мы собрались ради общего дела, и я не думал, что мой вопрос тебе не понравится.

Борис отошел, бормоча себе под нос:

— А он мне не нравится! Я сюда не болтать пришел…

Поль какое-то время наблюдал за ворчливым новичком. Его преследовало навязчивое ощущение дежавю, как если бы он уже встречал где-то этого парня… Но где и когда? Этого он объяснить не мог. Жерар, партизан, которому едва исполнилось двадцать, шепнул ему на ухо:

— Не беспокойся, мы присматриваем за новичком… Он злющий, как медведь зимой, но наш командир его сразу принял. Как думаешь, из него выйдет толк?

— Конечно выйдет! — с улыбкой отозвался Поль. — В лапы злющему медведю лучше не попадать ни своему, ни чужаку, верно?

И парни, смеясь, дружески похлопали друг друга по плечу. Временами бездействие тяготило их, но всех связывала крепкая дружба. Пройдет совсем немного времени, и Борис примкнет к их компании…

* * *

Мари, задумавшись, неторопливо вышла из класса. В этом году осень проявила себя с первых же дней сентября. С утра шел надоедливый мелкий дождик, в помещениях приятно пахло горящими в печах поленьями.

Накануне Адриан принес в дом корзину белых грибов, аромат которых моментально наполнил кухню. Это был подарок одного пациента, обитавшего недалеко от Корниля. В тех местах, как и в Прессиньяке, имелся свой «Волчий лес». Адриан рассказал, что было время, когда жители Обазина ходили через этот лес на мессу в приходскую церковь Корниля, опасаясь встречи с волками.

На площади было темно — близился вечер, и небо застлал плотный ковер из туч. Перед дверью своего дома Мари увидела какую-то женщину.

«Странно… Нанетт должна уже быть дома, — подумала она. — Почему же она не открывает гостье? И кто бы это мог быть?»

Она ускорила шаг, подгоняемая беспокойством и любопытством. Седые волосы женщины, стоявшей у двери, были покрыты платком. Худенькая, с увядшим лицом, она смотрела в противоположную сторону, поэтому Мари успела как следует ее рассмотреть.

«Элоди Прессиго! Почему она здесь?»

— Мадам, что вам угодно? — довольно-таки холодно спросила Мари.

— О, это вы, Мари из «Волчьего Леса»! А вы не слишком-то изменились. Я вас сразу узнала… Я — племянница Фаншон, Элоди, вдова сына Прессиго, ну, вы помните, сына Марселя, который держал бистро и табачную лавку…