Дочери Ялты. Черчилли, Рузвельты и Гарриманы: история любви и войны

В Лондоне Кэти первое время работала в Международной службе новостей[5], а затем корреспондентом еженедельника Newsweek, акционером которого являлся Аверелл, щедро вкладывавший средства во многие британские бизнес-проекты. Она собиралась в командировку на фронт, в Северную Африку, но вместо этого пришлось уйти из Newsweek и уехать с отцом в Москву. «Я в восторге от твоего поступка – и очень тобою горжусь. О планах же на будущее не беспокойся», – письменно заверил её Аве. Однако в Москве вся журналистика свелась к собиранию газетных вырезок и фотокопий статей для ежедневного новостного бюллетеня посольства, и занятие это сама Кэти сравнивала с «вырезанием бумажных кукол»{5}. Теперь же, составляя брошюру о Крыме, Кэти нашла массу информации по истории полуострова от глубокой древности по XIX век включительно. А вот с поиском сведений о событиях последних десятилетий возникли затруднения. Как-то раз она решила нанести послеобеденный визит пожилой даме по имени Мария Чехова, сестре знаменитого драматурга Антона Чехова. Перебравшись из-за туберкулёза в целебную воздухом Ялту вместе с матерью и сестрой в 1898 году, Чехов именно там написал две свои самые известные пьесы – «Три сестры» и «Вишнёвый сад». Сам писатель умер ещё в 1904 году, а его восьмидесятитрёхлетняя сестра так и осталась жить в элегантном белом особнячке с видом на море на склоне по-над Ливадией; каким-то образом ей удалось уберечь эту дачу от разорения нацистами. Визит в гости к мисс Чеховой представлялся Кэти многообещающим: кто лучше неё мог рассказать ей о последних пятидесяти годах российской истории и культуры? Однако, хотя мисс Чехова и оказалась дамой «очаровательной, полной жизни и восторга от знакомства хоть с кем-то из американцев, – писала Кэти Муш, – …чёрт знает сколько времени ушло на то, чтобы хоть что-то вытянуть из неё о дореволюционной истории этой части побережья, поскольку Советы, похоже, очень опасались затрагивать этой тему». Наотрез отказалась Чехова рассказывать что бы то ни было «о том, что происходило на протяжении полутора лет оккупации». Вскоре Кэти стало понятно, что в этом отношении Мария Чехова ничуть не уникальна. На такую же всеобщую сдержанность натолкнулась она и во дворце. «Местные, работавшие в Ливадии повсюду, казалось, вовсе ничего не знали», – жаловалась она своей бывшей гувернантке.

Перед поездкой в Москву в октябре 1943 года знающие люди предупреждали Кэти, что будничная жизнь в России ни на что не похожа. «Я думала, переезд сюда – начало работы на прессу и всё такое – станет последним в моей жизни ужасом, – писала Кэти сестре из Лондона перед самым отъездом. – Теперь же понимаю, что лондонское крошево – это просто курам на смех». Она ожидала найти Москву городом ветхих деревянных домов и грубых, неулыбчивых людей, но ошиблась. Во многом Москва оказалась такой же, как любой современный западный город. По широким бульварам грохотали полученные по ленд-лизу американские грузовики, а трамваи были так набиты пассажирами, что напомнили Кэти поезда с болельщиками, возвращающимися в Нью-Йорк из Нью-Хейвена после игры Гарвард-Йель. Но при всей их суетливой спешке москвичи, как казалось Кэти, пребывали в вечном движении в никуда. Прохожие, кроме разве что престарелых, дружно обгоняли спортивную Кэти, торопясь побыстрее пристроиться в очереди за продуктами или напитками – и всего лишь ради того, чтобы простоять в этих очередях по многу часов. Кэти бы, может, и порасспросила их о причинах столь парадоксального поведения, но общаться с местным населением ей было запрещено. Разрешено же ей было вращаться лишь в кругу американских дипломатов и журналистов, у многих из которых, кстати, были русские подруги «из конченых проституток»{6}. Зачастую ей и поговорить по-дружески, кроме как с отцом, было не с кем. В кипящем многомиллионном городе она оказалась, по сути, в изоляции.

К 1945 году американский народ по-прежнему мало что знал о своём восточном союзнике. Дипломатические отношения между Россией и США в 1917 году, с приходом к власти большевиков, были разорваны, а восстановлены лишь в 1933 году, когда президент Рузвельт счёл возможным всё-таки признать СССР. Всё это время деловой или научный обмен между двумя странами был крайне ограничен; впрочем, и до революции 1917 года, Россия мало интересовала американцев. Русский для изучения в качестве иностранного языка выбирали единицы. До переработки одним профессором Чикагского университета франко-русской грамматики в англо-русскую в начале XX века в Америке не было ни одного учебника русского языка. И ко времени приезда Кэти в Москву по-прежнему имелся лишь один внушающий доверие англо-русский разговорник для начинающих: «Упрощенный русский. Методика» Бондаря. Впрочем, Кэти поначалу даже и не знала о его существовании и уже в Москве одолжила экземпляр Бондаря у кого-то из коллег по дипломатическому корпусу.