Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

Одна Зорица посмеивалась, глядя на вернувшихся с гульбы племянниц. Она потихоньку позвала свою супругу, княжну Огнеславу, и они перетащили бесчувственную Шумилку с порога на лавку.

– Ничего, матушка Крылинка, к утру проспится, – сказала княжна. – На то она и гульба, чтоб гулять.

– …Вот так всё и обстоит. В восстановимости самого клинка у меня сомнений нет – это трудно, но возможно, а вот останется ли он после перековки прежним?… Это вопрос посложнее, на который у меня пока нет ответа.

Гости разошлись, дом погрузился в молчание ночи, и только Твердяна с Тихомирой не спали и вполголоса беседовали при свете лампы. Тусклый огонёк отбрасывал рыжеватый отблеск на их серьёзные, задумчивые лица, а тени придавали им причудливый вид.

– Думаю, вместе мы отыщем ответ, – молвила светловолосая гостья с севера.

– Я тоже на это надеюсь, – проронила Твердяна, привычным движением трогая затылок. – Но работа может затянуться – боюсь, до зимы не успеем. А случись что – с чем государыня в бой пойдёт? Других хороших мечей много, но все они – не то, что потребуется ей в лихой час…

Тихомира склонилась и достала из-под лавки длинный узкий ящик. Поставив его перед Твердяной, она сказала:

– У меня как раз на этот случай есть кое-что… Оно ждало своего часа много веков.

Глаза черноволосой оружейницы сверкнули из-под угрюмых бровей.

– Неужто Меч Предков? – спросила она дрогнувшим голосом.

– Он самый, – с тенью улыбки в уголках губ кивнула её собеседница.

Пальцы хозяйки дома взволнованно дрожали, когда она дотронулась до гладко оструганной сосновой крышки, а во взоре проступили теплота и восхищение. Непросто было произвести такое впечатление на многоопытного мастера Твердяну Черносмолу из рода чёрных синеглазых кошек… Для этого в ящике должно было находиться нечто непостижимое человеческому уму.

– Вот уж не думала, что когда-нибудь увижу его, – прошептала она. – Всю жизнь гадала, существует ли он на самом деле или же всё, что о нём люди бают, – сказки… Твой род сохранил его, Тихомира! Глазам своим не верю…

Впрочем, видела она в ящике пока только большой вытянутый кирпич из глины, внутри которого, по-видимому, и покоился древний клинок, обмотанный промасленным полотном и покрытый заливкой из пчелиного воска. Вся эта многослойная укупорка была призвана защищать от внешних воздействий вызревающую волшбу. Чтобы достать меч, требовалось разбить глину, наглухо закрывавшую его со всех сторон.

– Так он ещё в работе? – взметнула Твердяна взволнованно-колючий взгляд на Тихомиру.

– Великая оружейница Смилина не успела доделать этот меч и перед своим уходом в Тихую Рощу завещала моей прародительнице завершить работу, – ответила та. – Всё это время клинок передавался в нашей семье от родительницы к дочери, и мастерицы продолжали трудиться над ним. Остался последний слой волшбы. Думаю, его должна наложить ты, Твердяна.

– То, что это великая честь для меня, будет ещё слабо сказано, – сверкнула Твердяна белыми клыками в ясной, молодой улыбке.

11. Двойная свадьба и лукошко черешни

Янтарный румянец зари залил серые, покрытые пёстрыми пятнами лишайников каменные глыбы у входа в пещеру Прилетинского родника, голоса птиц пронизывали драгоценным узором утреннюю сосновую тишину. Высокая, статная Светлоока, хранительница родника и жрица Лалады, вышла из пещеры навстречу кроткому рассвету, и её спокойно сомкнутые розовые губы тронула улыбка. Свет утра наполнил её большие бирюзовые глаза, позолотил длинные пшеничные волосы, заиграл на складках подола белой вышитой рубашки, перетянутой узким плетёным кушаком. Венок из весенних цветов на её голове драгоценно сверкал капельками росы. Ничьей Светлоока не могла стать женой: красота этой девы принадлежала одной лишь богине Лаладе, свет которой почивал на ней денно и нощно, мягко лучась в её глазах и наполняя сердца окружающих тихим благоговением. При виде хранительницы родника Дарёне вдруг вспомнилось видение, пригрезившееся ей в пещере после ранения стрелой… Сама Лалада тогда озарила её теплом своего взора, послала свою силу через целительные руки княгини Лесияры и не дала умереть от раны. В облике Светлооки чувствовалось ясное и живое, величественное присутствие богини, а в улыбке, обращённой к двум сочетающимся браком парам, сквозила древняя, проницательная умудрённость.