Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем (СИ)

С пещерами-складами всё тоже обстояло не так-то просто. Считалось, что вечный, не ослабевающий ни на день мороз там поддерживала сила подземного духа Морови – сестры Огуни. Описывали её как беловолосую деву в серебристом одеянии. Любила Моровь пригожих кошек, могла навести сонливость и морок, поэтому не следовало в пещерах задерживаться надолго, дабы не остаться в ледяных объятиях Подземной Девы навеки. За пользование пещерами ей платили небольшой частью добычи. Она же, по поверьям, становилась причиной сумрачных дней, когда солнце не поднималось из-за края земли целыми сутками – в одних местах мрак длился дольше, в других был менее продолжителен. «Моровь-дева опять осерчала, солнце спрятала у себя под землёй», – говорили северянки. Ничего с этим сделать было нельзя, только ждать, когда благоприятное и милостивое настроение вернётся к Подземной Деве, и она отпустит солнце на небо. Зато когда наставали светлые дни, и солнце вообще не заходило, северянки считали, что это Моровь, чувствуя вину за свои зимние причуды, отдаёт людям свет, который она им задолжала.

Стемнело, на берегу зажглись костры. Поджаривая ломтики мяса, охотницы курили северный мох – мовшу. Его терпкий дым согревал сердца и веселил душу, и после трубочки-другой Брана ощутила в груди искрящуюся, ликующую беззаботность. Непростой день выдался, и хорошо, что все остались живы. Натруженное тело гудело. А завтра будет новый день и, возможно, новый кит. Из уст пожилых охотниц звучали предания о подвигах прародительниц и их удивительных, а порой и жутковатых приключениях, а пламя костров плясало в их глазах, слегка затуманенных хмельным дымком мовши.

Много и тяжело приходилось работать кошкам-китобоям, оттого-то Брана уходила в море упитанной, а возвращалась поджарой, хоть и не голодала на охоте. Такого подхода к делу придерживались многие китобои: весь год хорошенько отдыхали, нагуливали жирок и набирались сил, а в охотничью пору выкладывались так, что к концу промысла их было не узнать. Ночевали тут же, в рыбацких постройках у моря, закутавшись в спальные мешки из шкур: печей в этих древних лачужках не было предусмотрено, но имелись обложенные камнями очаги, которые топились по-чёрному.

Быстро промелькнуло короткое северное лето, но много мяса добыли охотницы – достаточно, чтобы кормить весь Север в течение года. Не только кита они промышляли, но и моржа, и тюленя. Кошки-рыболовы тоже не бездельничали: добывали североморского лосося и прочую ценную рыбу. Изобильным и богатым было суровое Северное море, но кошки относились к водным угодьям бережно, дабы не истощить их – брали ровно столько, сколько нужно, чтобы прокормиться.

Дома Брану встретили хлебосольно и сердечно – тем более, что пришла она не с пустыми руками. Ягодка с раскрытым ртом слушала рассказы сестры о морских приключениях, о Белой Матери; она добрее и снисходительнее всех в семье относилась к Бране, а потому, когда та опять залегла на печку с мешком орехов, защищала её перед родительницей и сестрой.

– Матушка Земеля, сестрица Тихомира! Не будьте так суровы к Бранушке, не корите её, лежебокой не зовите. Она ведь в море без устали трудилась, чтобы мясо добыть – и для нас, и для всего Севера! Пусть теперь вволю отдыхает, она это заслужила. Хвала Лаладе, что вернулась она домой живая и здоровая, что Белая Мать её в пучину морскую не утащила!

При последних словах голос девочки задрожал, а глаза намокли. Брана, свесив руку с печной лежанки, растроганно погладила сестрёнку по льняной головке.

– Ты ж моя родная... Ну-ну, полно. Я дома, всё хорошо. Что со мной может стрястись? – И, чтоб подбодрить и развеселить Ягодку, с усмешкой добавила: – Меня, вон, даже Белая Мать не приняла – хвостом из моря выкинула!

Ягодка сквозь слёзы улыбнулась.

– А ты, Бранушка, кушай, – захлопотала она, намазывая любимое лакомство сестры, морошку с мёдом, на сдобный калач и подавая его с миской киселя Бране на печку. – Кушай, родная, а то вон как отощала!

– Да, похудела слегка, – погладив себя по впалому животу, хмыкнула кошка-охотница. – Но это ничего: зима длинная – отъемся. – И, принимая из рук сестрицы угощение, добавила вполголоса, ласково: – Благодарю, солнышко моё ясное. Только ты одна в этом доме меня любишь, только ты понимаешь!

– И балует тебя сверх меры, – усмехнулась матушка Земеля. – Ты б лучше, чем на печке бока отлёживать да чрево отращивать, сестрице любимой по дому помогала.

– Она и помогает! – с жаром заверила Ягодка, забираясь на лежанку к Бране. И, откидывая с её лба слегка влажные от щедрого печного тепла прядки волос, проворковала: – Она всё-всё делает, что ни попросишь! Золотые у Бранушки руки, яхонтовые!

Брана отзывалась довольным и сытым мурлыканьем, а сестрица чесала её за ушком да подсовывала куски повкуснее.

– Это ты у меня золотая да яхонтовая, – мурчала Брана, жмурясь. – Солнышко моё родное, голубка моя милая...

*   *   *