Дочери Марса

И хотя она была несказанно рада, добравшись до своего нетопленого жилища, стоило ей улечься в ледяную постель, как перед глазами с невиданной до сих пор поразительной отчетливостью вновь предстали образы гибели «Архимеда». Я — не цельная личность. И не личность за семью печатями. Будь я ею, с какой стати я тогда поперлась к Эйрдри? Почему до этого холод казался мне нестерпимым, а теперь я спокойно его переношу? Я — череда непрерывно сталкивающихся обстоятельств. Продолжай я мерзнуть у себя, я не знала бы, почему я так решила. Как не знаю, почему пошла к ней.

Выходило, параллельно существуют две Наоми: та, которая предпочла бы остаться у себя, несмотря на опасность замерзнуть, и другая — кравшаяся по коридору, чтобы согреть озябшее тело в объятиях шотландки. Это было зеркальным отражением другой пары: Наоми, которая предпочла бы пойти на дно вместе с «Архимедом», и еще одна — та, которая этого не захотела. И обе умещались в одном теле. И она, раздираемая на части своими стремлениями, мыслями, пережитыми событиями, воспарившая над всей оледенелой землей, презрев холод этой ночи, провалилась в глубокий, заключивший ее в свои желанные объятия сон. Солдатам в окопах сейчас куда холоднее, засыпая, пробормотала она в упрек себе. Им Эйрдри куда нужнее.

8. Эвакуация раненых

Майора Дарлингтона тревожило количество солдат, поступивших за лето и зиму в Шато-Бенктен, которые выбыли из строя из-за проблем с ногами (траншейная стопа) и обморожений. У койки одного рядового-австралийца, потерявшего в результате траншейной стопы большие пальцы на ногах, по распоряжению Дарлингтона собрались доктор Эйрдри и все медсестры — с полдесятка австралиек плюс «английские розочки».

— Бог ты мой! Этого вполне можно отправить на фронт, — пробормотала одна из австралиек.

Все смотрели на солдатика.

— Случай совершенно идиотский — хотя нет, тут я явно поторопился, — тут есть и вина самого пострадавшего, — подытожил майор Дарлингтон, обращаясь к собравшимся.

Слова его были адресованы и пострадавшему австралийцу, которого явно смутила реакция медсестер.

— Вы не считаете себя виноватым, молодой человек?

— Наверно, нет, — ответил солдат. — Я имею в виду, иногда тебя что-то отвлекает, и ты не обращаешь внимания. Газы куда опаснее. И потом — какой смысл менять носки, если в любую минуту может оторвать ноги.

— Не сомневаюсь, — продолжал, кивая, словно аист, майор Дарлингтон, — что, если мы хотим избавить себя от подобных инцидентов, необходимо настоять на том, чтобы в каждой траншее было отведено специальное сухое место, где солдат мог бы смазать стопу китовым жиром, сменить носки или в случае необходимости переобуться. В противном случае нам придется сталкиваться вот с этим.

Майор кивнул на санитара, который разбинтовал ногу рядового, выставив на всеобщее обозрение покрытые струпьями культи пальцев ноги и почерневшую кожу.

— Вы пользовались когда-нибудь китовым жиром, молодой человек?

— Никто уже в этот китовый жир не верит, — ответил солдат. — Бывало, смажешь ногу, а через пять минут снова шлепаешь по грязи, и ноги вмиг промокают.

— Вот видите? — вопросил майор Дарлингтон. — Видите, что происходит?

Что сильнее всего озаботило Наоми и остальных медсестер, так это вопрос о том, что они — в глубоком тылу — могут предпринять? Разве что выразить молчаливый протест? Но Дарлингтон продолжал развивать тему.

— На передовой, — с нажимом проговорил он, — солдатам позволяют днями стоять по колено в грязи. До тех пор, пока они не пополнят статистику восполнимых потерь. Бывает, что офицеры в чистых сухих носках и начищенных сапогах готовы наказывать солдат, понимаете, наказывать за то, что они уже не способны оставаться в строю, обвинять их в том, в чем в первую очередь виноваты генералы. Но мы не имеем права забывать, что такие вот случаи уменьшают число коек для раненых. Я не хочу никого ни обвинять, ни оскорблять, старина. Но совершенно ясно, что кто-то должен ответить за состояние траншей. И это даже не чисто военный вопрос, — продолжал Дарлингтон, — скорее технический.

— Но, майор, — вмешалась Эйрдри, — каким же образом мы можем исправить фронтовые недочеты? Мы, знаете ли, тыловики, как нас называют. И нас никто не спрашивает.

Майор Дарлингтон, ничуть не смутившись, многозначительно поднял палец.