Дочери Марса

Однако с тех пор, как не стало матери, уже миновало два года и девять месяцев. Можно было поспорить насчет того, а не слишком ли это быстро, о том, что обычно следует обождать три года, но любой здравомыслящий человек спорить бы об этом не стал.

Теперь же они решили прочесть и другое письмо, адресованное Наоми и Салли Дьюренс.

Дорогие мисс Салли и мисс Наоми!

Думаю, мне следует обратиться к вам так официально, поскольку эта новость будет для вас очень и очень неожиданной. Могу только сказать, что мы с вашим отцом решили избрать друг друга в супруги, и я обещаю быть для него опорой и надеждой, насколько достанет сил. Я очень много думала над тем, как вы там далеко на чужбине расцените эту новость, зная, как вы любили и уважали вашу мать, добрую и порядочную женщину, которую все у нас любили. И теперь, когда я наконец набралась смелости написать вам, я надеюсь, что во мне вы будете видеть если не вторую мать — чего бы мне, конечно же, очень хотелось, — но хотя бы нового друга. Вам приятно будет узнать, что оба моих сына всегда и во всем помогают мистеру Дьюренсу — одному из них уже исполнилось 17, он только и думает, как бы поскорее попасть в армию, и меня это очень тревожит. Не знаю даже, о чем вам еще написать, но уж не подумайте обо мне ничего плохого. Я днями и ночами молюсь о вас и о том, чтобы с вами ничего не случилось в этом Египте, где столько заразы. Надеюсь, вам понравятся гостинцы. Мы собирали эту посылочку вместе с вашим отцом, не подумайте, что мы хотели вас задобрить, это наш вам подарок от чистого сердца. С уважением и восхищением

Энид Дьюренс, ранее Сорли.

Энид Дьюренс! Такое сочетание имени и фамилии не укладывалось в голове.

— Мальчишки подросли, — сказала Наоми, когда Салли дочитала письмо. — Представляю себе — она сейчас присоединит свою ферму к нашей. И получится весьма изрядный кусок землицы. И она его в один прекрасный день заполучит — она все же куда моложе отца. И ее двое «подросших мальчишек» тоже в стороне стоять не будут.

— Скажи, а нам с тобой все это нужно? — спросила Салли.

— Нет. Мы ведь бросили все и уехали. Верно?

— И все же — черт бы ее побрал, — вырвалось у Салли. — Черт бы ее побрал с этим разлюбезным письмецом.

Эта в корне новая ситуация еще дальше отодвинула их мать. Теперь воспоминания о ней расплылись, утратив былую живость и сместившись в более потайной уголок памяти, где витали те, кто ушел. Но их мать обладала свойством возвращаться, представая в мыслях куда реальнее, чем даже самый что ни на есть реальный мир, и тогда воспоминания о былом кромсали душу острее самого острого кинжала.

А пока они мало что могли сказать против этой обольстительницы-пресвитерианки — во всяком случае, она проявила себя и честной, и добросердечной, и не склонной к вздорности, и достаточно разумной. Масштабы проводимой кампании и неотъемлемые от них масштабы тупоумия полковника — который, уподобившись епископу, возвышался перед ними на алтаре, — продемонстрировали им грехи мира во всем их небывалом величии. И в сравнении с этим миссис Сорли терялась до полной неразличимости. Ее вытеснила череда ошеломляющих в своей жестокости деяний, когда время и творимые ужасы сливаются воедино на одном и том же уровне и когда стрелы времени становятся стрелами ужаса. А все остальное теряется, утрачивает привычные черты, как это происходит в раннем детстве.

— Даже останься ты дома, закармливай его до отвала, он все равно женился бы на ней! — внезапно сказала Наоми.

Однако лучше было не будоражить мысли об отце и лежавшей подле него на месте их матери миссис Сорли — именно на том месте, где они прикончили свою мать.

— В общем, дело сделано, — подытожила Наоми.

12. Лемносское надругательство