Вся ее площадь, пятьдесят квадратных метров или около того, была ограничена кирпичным парапетом с краем из белого камня. Такой же парапет окружал вентиляционную шахту — квадратное отверстие метров в десять шириной в центре крыши. Справа возвышалась цистерна. Слева, на светлом небе вырисовывался черный силуэт радиобашни. Прямо перед ней — дверь на лестницу. С другой стороны вентиляционной шахты находилось большое строение, где помещались механизмы лифтов. На крыше было множество дымовых и вентиляционных труб, вздымавшихся, как маяки в океане асфальта.
Отойдя от Дороти, он приблизился к шахте и нагнулся над парапетом. Четыре отвесные стены спускались в маленький дворик, заставленный мусорными контейнерами и фанерными ящиками от овощей. Заметив поблекший от дождя спичечный коробок, он толкнул его в пустоту. Коробок падал, падал, падал, пока наконец не исчез. Потом он бросил внимательный взгляд на стены шахты. В трех из них были прорублены окна. Четвертая совпадала, видимо, с лифтами и была глухой. Самое подходящее место… И ближе всего к лестнице… Он побарабанил пальцами по парапету и нахмурил брови, обнаружив, что он выше, чем ему казалось.
— Как здесь тихо, — сказала Дороти, подходя и беря его за руку.
Он прислушался. Тишина сперва показалась ему абсолютной, но, напрягая слух, он различил пульсирующий шум лифтов, вибрацию ветра в проводах, отдаленное жужжание вентилятора…
— Есть у тебя сигареты? — спросила она.
Он опустил руку в карман, нащупал смятую пачку, но не вытащил ее.
— Нет. А у тебя?
— Погоди-ка.
Она пошарила в сумке, отодвинула золотую пудреницу, бирюзовый платочек и вынула, наконец, сигареты. Оба закурили.
— Дорри, — заговорил он, — я хотел тебе кое-что сказать… по поводу этих капсул.
— Что именно? — спросила она, бледнея.
— Я счастлив, что они не подействовали. В самом деле, счастлив.
— Счастлив?
— Да. Вчера вечером, когда я тебе позвонил, я хотел сказать, чтобы ты их не принимала, но ты уже успела это сделать.
«Признайся же, — подумал он. — Освободись от этого бремени… Ведь оно тяготит тебя.»
— Но ты был так… Что заставило тебя изменить отношение к этому?
— Сам не знаю. Мне ведь тоже хотелось жениться на тебе без отлагательства. — Он опустил глаза на свою сигарету. — Кроме того, делать подобные вещи, в сущности, нехорошо.
— Это правда? — спросила она. Лицо ее оживилось, глаза заблестели. — Ты в самом деле доволен?
— Ну, конечно, Дорри, доволен.
— Слава Богу!
— Что ты хочешь этим сказать?
— Послушай… Только не сердись на меня. Я… я не принимала их. Я была уверена, что нам удастся со всем справиться и так радовалась тому, что мы скоро поженимся! Я чувствовала, что права… Ты не рассердился? Ты меня понимаешь?
— Ну, конечно, бэби. Говорю тебе, я счастлив, что из этого ничего не вышло.
— Я казалась себе преступницей, оттого что лгала тебе, — сказала она с дрожащей улыбкой. — И никогда не решилась бы во всем признаться. Мне… мне все еще верится с трудом, что ты теперь по-другому думаешь!
Он вынул из кармана аккуратно сложенный платок, вытер ей глаза.
— Дорри, а что ты сделала с капсулами?
— Выбросила, — смущенно ответила она.
— Куда? — спросил он с безразличным видом, убирая платок.
— В унитаз.
Его только это и интересовало. По крайней мере, никто не удивится, когда узнает, что, приготовив яд, она вдруг решила броситься с крыши. Он бросил сигарету, раздавил окурок ногой. Дороти, затянувшись в последний раз, последовала его примеру.
— Теперь все ясно между нами, — восторженно произнесла она. — И все чудесно.
— Да, все чудесно, — подтвердил он, взяв ее за плечи и нежно целуя в губы.
Он посмотрел вниз, на два окурка. На одном были следы помады. Нагнувшись, он поднял свой… Расщепил его ногтем, высыпал оставшийся табак, потом, скатав в крошечный шарик, выбросил за парапет.
— Так мы делали в армии, — сказал он.
Продолжая бродить по крыше, они приблизились к южной части вентиляционной шахты. Он повернулся спиной к парапету, оперся на него обеими руками, подтянулся и уселся, постукивая каблуками по кирпичам.
— Не сиди там! — испуганно сказала Дороти.
— Почему же? Край достаточно широкий, не уже скамейки. Иди ко мне!
— Нет!
— Трусишка!
Поколебавшись, она протянула ему свою сумку. Он помог ей вскарабкаться, сесть рядом с ним… Когда она повернула голову и с опаской посмотрела через плечо вниз, он сказал:
— Не надо смотреть, у тебя закружится голова.
Он положил ее сумку справа от себя. Некоторое время они сидели молча, опустив руки на край парапета. Два голубя приблизились и стали следить за ними, недоверчиво поглядывая своими круглыми глазками.
— Как ты сообщишь матери? — спросила Дороти. — Напишешь или позвонишь?
— Еще не решил.
— А я, должно быть, напишу Эллен и отцу. По телефону о таких вещах говорить трудно.
Позади них зажужжал вентилятор. Немного спустя он положил свою руку на ее и, опираясь на другую, соскользнул с парапета. Прежде чем она успела поступить так же, он стал перед ней и взял обе ее руки в свои. Улыбнулся ей. Она ответила ему улыбкой.
Опустив руки до ее колен, он нежно сжал их ладонями, поглаживая в то же время пальцами ее ноги под юбкой.