Дочери Темперанс Хоббс

Сэм поднес отрез шпагата ко рту и подцепил узелок зубами, разрывая старинную нить на две части. Содрогаясь и безуспешно стараясь прогнать боль из своего тела, Конни приняла обрывки веревки из рук возлюбленного.

Она поместила их внутрь дымового столба, что вздымался над кастрюлей. Дым был настолько густым и маслянистым, что практически выталкивал руку Конни наверх. Он больше напоминал тягучую субстанцию, которой можно придать форму.

– И, – произнесла она сквозь стучащие от боли зубы, – никогда не умереть.

Обрывки полетели в пузырящееся зелье.

Посреди столовой вспыхнула молния. Голова Конни откинулась назад, рот раскрылся, а затуманенные белой пеленой глаза широко распахнулись. Время будто остановилось, и воцарилась тишина. Конни огляделась. Сперва она остановила взгляд на зелье и увидела, что обрывки шпагата исчезли – обратились пеплом, ярко вспыхнув. И только потом посмотрела ниже – на огонь, который разгорался под кастрюлей.

Ее ноги парили над сосновыми половицами примерно на метровой высоте. Кеды свободно болтались в воздухе. Оказавшись в этой сюрреалистичной временной яме, Конни вытянула руки в стороны, изумляясь. Боковым зрением она заметила свою косу, которая зависла над плечом. Все вокруг заволокла белая пелена. Конни плавно поднесла руку к лицу, разрезая ею туман. Холодная дымка представляла собой крошечные дрейфующие частички, что оживали, когда Конни совершала движения. Частички были холодными и влажными. Почти как…

Снег.

Конни расхохоталась.

Она глянула вниз, на застывших Грейс и Зази. Их рты были приоткрыты, словно они не успели что-то договорить. Между женщинами стоял Сэм с запрокинутой головой и распахнутыми глазами. На его лице застыло изумление.

Снежинки, что закручивались вихрями под потолком, начали осыпаться вниз, каким-то образом приземляясь только на Сэма. Они покрывали его плечи, волосы и собирались у ног, образуя сугроб. Снег завалил Сэма по колено, затем по пояс и, наконец, по грудь. Кожа побледнела, а кровеносные сосуды на лице и шее стали такими же голубыми, как и искры в ладонях Конни – цвета голубого арктического льда.

– Сэм… – прошептала Конни, а затем ее тело пронзило странное ощущение, похожее на трепет.

Трепет крыльев бабочки. Нет. Рыбьих плавников. Конни обхватила руками живот. Откуда-то из глубины нахлынула еще одна волна.

Конни громко ахнула, а затем что-то надломилось: безжалостный ветер свирепо засвистел, раздался треск, и все вокруг погрузилось во тьму.

* * *

– Она в порядке?

– С ней все будет хорошо. Ей просто нужен воздух.

– Здесь слишком жарко. Может, у нее обморок?

Веки Конни дрогнули.

– Дорогая! – воскликнула Грейс и дотронулась ладонью до щеки дочери.

Насыщенный аромат пачули подсказал, что мать склонилась над ней.

– Хм, Сэм, будь добр, принеси стакан воды.

– Хорошо.

Конни не терпелось его увидеть, чтобы узнать, сработало ли заклинание. Она чуть шевельнулась, прикидывая, сможет ли сесть.

Плечи Конни лежали на полу столовой. Бедра – тоже. И голова. Тело болело в нескольких местах, но по крайней мере, все кости казались целыми. А руки? Где руки? Они онемели, однако помимо этого были вымазаны чем-то липким.

– Конни? – раздался голос Зази.

Конни устремила подсознание вглубь себя, убеждаясь, что все в порядке. Вот ноги, вот руки, сонная голова. Со вздохом облегчения она раскрыла глаза.

Над Конни нависли две женщины с взволнованными лицами – одна молодая с пышной копной волос, а вторая морщинистая и утомленная жизненными неурядицами.

– Она к нам вернулась, – расплылась в улыбке Грейс. – Сэм принес воды.

Тот как раз вернулся из кухни с наполненной водой баночкой из-под варенья.

– Корнелл! – обрадовался он.

Конни сощурилась. Казалось, белена еще не отпустила до конца. Мужчина был весь в странных голубых искорках. Они сверкали на его подбородке, ухе, бровях, зубах…

Конни все поняла.

– Хочешь воды? – спросил Сэм.

Конни кивнула и вытянула вперед руки, чтобы ей помогли подняться.

– Ох, – вздохнула Грейс. – Схожу за полотенцем.

– Ты перевернула зелье, – объяснил Сэм, – когда упала в обморок.

Ее руки покрывала вязкая маслянистая жижа неопределенного цвета. Или скорее всех цветов одновременно. Конни потерла субстанцию между пальцами. Та была мягкой и на ощупь напоминала брюшко улитки или гагачий пух (если бы он мог переходить в жидкое состояние), а пахла гниющими бревнами и костром. И чем-то еще, не поддающимся описанию.

– Вот! – Грейс вернулась с кухонным полотенцем 1950-х годов, на котором были вытканы инициалы бабушки Конни.

Она принялась обтирать пальцы дочери, словно та была маленькой девочкой, а Сэм и Зази тем временем поддерживали ее в сидячем положении. Конни с благодарностью приняла банку из-под варения из рук Сэма и осушила большими глотками. Вода устремилась в кровоток, вытесняя остатки яда из тела и разума.

Блеск глаз Темперанс Хоббс постепенно померк, превращая портрет в безжизненную картину.

«У магии множество имен, – произнесла про себя Конни, – а заговор шторма всего один».

Интерлюдия

Марблхед. Массачусетс

23 апреля. Ночь

1816