Дочери Волхова

Глядя ему в глаза и видя в них доброту и сочувствие, девушка немного успокоилась. Неизвестно, вполне ли она поняла Велема, но уяснила, что он предлагает ей более тесные отношения, чем были у них до того. Теперь она не знала, каким образом дать ему вразумительный ответ. Она сложила перед собой ладони одна к одной, устремив на лицо парня заклинающий взгляд, подняла их и раскрыла, будто обращалась к божеству. Она обвела руками пространство над собой, словно обрисовала небо, прижала обе руки к сердцу и склонила голову. Потом вынула из-под рубашки тот бронзовый крестик, который сам Велем ей подарил и которому она так обрадовалась, и горячо поцеловала знак своей веры. А затем снова сложила ладони и посмотрела на Велема с сожалением, даже как будто с извинением и решительно покачала головой.

Видимо, девушка оказалась более способной к объяснению без слов, потому что Велем сразу все понял. Он даже вспомнил, что до того, как попасть в руки викингов, Ложечка посвятила себя тамошнему богу. Но и теперь она не хочет изменять своим обетам, даже будучи заброшенной так далеко от тех мест, где она их приносила.

Велем вздохнул. Ему было жаль лишиться надежды на такую хорошую жену, но он подумал и о другом: хозяйка дома – старшая жрица для своих домочадцев, и как же будет жить дом, где мать служит совсем чужому богу? Это невозможно. И если Ложечка не хочет забывать своего бога и служить здешним, то она и не может быть здесь никем иным, кроме как челядинкой. Между ними пропасть, и незнание языка здесь далеко не главное препятствие. Их души взрастили разные боги…

Когда Велем вышел, Ложечка вернулась к прерванной работе. Она взялась за решето, несколько раз осторожно встряхнула им… потом быстро поднесла руку к лицу, смахнула что-то со щеки, торопливо перекрестилась, быстро и почти беззвучно шепча что-то на своем, никому не понятном языке…

Выйдя из клети на свет, Велем увидел перед домом стайку девушек и среди них дочерей Вышеслава – Остряну с двумя младшими сестрами. Они не случайно здесь оказались. Видя, что все заняты другим, Остряна сама постаралась подтолкнуть события в нужном направлении. Еще вчера, беседуя с Добролютой о том и о сем, она заметила:

– Видала, матушка, сколько в Витонеговом роду девок хороших? Одна другой краше. А теперь, когда сестра их – Дева Ильмера и княгиня полянская, всех разберут, даже самых маленьких сговорят. А мы опять останемся, все счастье провороним. Да и братцу Горяше сколько же можно неженатым ходить? У меня сердце за него болит, он ведь совсем уже молодец.

– Я уж думала, – вздохнула Добролюта. – Не досталась нам Огнедева, надо из ее сестер кого-то сватать. Но ведь не отдадут нам Витонегову внучку просто так. Другую невесту взамен потребуют. У них, Витонежичей, еще есть парни неженатые. Вон, хотя бы старший Домагостев, что к нам ездил, Велем. Ведь за двадцать уже парню, во всем вроде справный, а все не подберет ему отец…

– Ну так почему бы и не дать им невесту? Я бы, матушка… – Остряна со смущенным видом затеребила кончик косы, для убедительности подражая Тишанке, хотя и в самом деле волновалась. – Я бы и сама… я отцу-то не смею сказать, не мое дело – себя сватать, а тебе скажу, ты мне все равно как мать…

– Да уж, и тебе пора давно бы ветку на дереве выбрать, сесть да гнездо вить, детушек водить, – согласилась Добролюта.

Она видела, что племянница ведет с ней беседу, вооруженная некой тайной мыслью, и догадывалась, что мысль эта – та самая, которая неизменно делает девиц на выданье храбрыми и изобретательными.

– Поговорю с братом. Коли уж мы все здесь, надо что-то решать.

В тот же вечер Добролюта поделилась с Вышеславом, а тот немедленно принялся обсуждать это с Родославом, Прибыней и своим тестем Остробором, уже не сомневаясь, что сам об этом все время думал и что сестра лишь напомнила ему о том, о чем он раньше с ней говорил. Выход лежал на поверхности, и неудивительно, если о нем подумали все сразу.

Когда поутру Вышеслав с братом отправился к Домагостю, Остряна выждала самую малость и повела сестер «погулять по бережку». Выдать свою причастность к происходящему, она не могла, но и сидеть, выжидая в неизвестности, было невыносимым.

Увидев вышедшего из клети Велема, Остряна почувствовала, как у нее дрогнула сердце. Она ничего не могла с этим поделать; становилось неловко, любое приходящее на ум слово казалось глупым, а руки само собой принимались теребить кончик косы, как у тринадцатилетней дурехи. И чем дальше, тем больше. Сейчас он уже стал в ее глазах красавцем или, во всяком случае, достаточно привлекательным, а черты его открытого лица, в которых отражались ум, твердость, честность и доброжелательность, были лучше любой красоты, и даже следы оспинок у него на лбу для нее сияли, будто звезды из кощуны.

– Здоровы будьте, красавицы! – Велем улыбнулся им, но Остряна видела, что он перед этим думал о другом и ему пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки. – Как во поле стоят три березоньки, так у наших дверей да три девушки, три ясны зореньки!