Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]

С тех пор, как дочка Повалихиных соприкоснулась с миром нечистой силы, ока все время пыталась понять законы, которые в нем существуют, научиться отделять чистых от нечистых. Так, например, она до сих пор не понимала, на чем основано могущество Элеоноры. Ей даже начало казаться, что та никаким волшебством не обладает, разве что единственным волшебством необыкновенно красивой женщины. Более того, Завидчая, по всей вероятности, была из людской породы, хоть Агафья причисляла ее к королевской крови, ко кровь-то эта была человечья. Да! Варя все больше уверялась, что Завидчая была самой обыкновенной женщиной, даже не людоедкой, как она сама. Так почему же все подчинялись ей? В том числе и Агафья, которая могла летать в ступе, на помеле, превращаясь по желанию в любого обличия женщину, в птицу, в зверя, в крапиву, и даже оборотила бравого офицера иностранного легиона в статую. Начинающая баба-яга подумала, хорошо бы и ей научиться превращаться хотя бы в птицу, а заодно и узнать, как оживлять статуи.

— Ага! — обратилась она вдруг к своей старшей товарке — А можно того офицера в Архангельском скова обратить в человека?

— Нет, нельзя! — холодно отрубила Ага-Агафья. — Он украл у меня «феррари», чуть не разбил ступу. Он из шайки Побожего, вреднейших и опаснейших преступников. Представляешь, один украл у меня веник, второй — из своего пистолета вдребезги расколол мою любимую ступку.

Варя подошла к своей подруге и обняла ее за плечи. Хотя, по видимому возрасту, разница их сейчас была не очень велика, Варька уже сообразила, что Агафья, как это ни странно для бабы-яги, была очень отзывчива на ласку, особенно если находилась в своем дряхлом теле. Однажды она в благодарность за помощь, которую ведьма оказала ей по спасению Недобежкина, преодолев свое отвращение, поцелована бабу-ягу в клыкастый рот, и с тех пор та испытывала к людоедке прямо таки родительские чувства.

— Варька, не подлизывайся! — размягченно отстранила ее рыжая. — Я же тебя предупреждала, всех не нажалеешься и каждого не спасешь. Люди мечтают, чтобы им поставили памятник.

Агашечка! Милая моя подруженька! Научи меня превращаться в птичку! Варька поцеловала бабу-ягу в свежую щечку.

— В воробья, чтобы тебя кошка съела или коршун?

— А ты меня в сокола научи превращаться.

— Хорошо, вот поговоришь, как надо, с Завидчей, и научу. Договорились?

Старуха в обличии супермодели насмешливо поглядела на свою стоюродную внучатую племянницу.

— Я постараюсь! — кивнула копной каштановых волос студентка Гнесинского института.

— Тогда пойдем!

Агафья провела свою подопечную на третий этаж посольства, где Завидчая очень скромно жила в небольшой башенке с тремя окнами-бойницами. Варя даже удивилась, попав в этот кабинет скорее богатого ученого, чем повелительницы темных сил. Самой Элеоноры не было в помещении.

— Подожди меня здесь, я сейчас позову нашу Хозяйку!

Агафья, оставив Варю одну, вышла из комнаты.

Девушка огляделась. У каждого оконца стоял письменный стол, слоено те научные или поэтические труды, какие предпринимала Элеонора на пользу аферийского государства, нельзя было успешно завершить за одним столом. Более того, стол, стоящий справа от входа, имел три столешницы, составленные буквой «П», так что сидящий в центре ученый мог бы, поворачиваясь на сорок пять градусов, писать сразу три рукописи. По стенам были выложены античные барельефы, изображающие битву кентавров с лапифами и сцены взятия Трои.

Людоедка села в крутящееся кресло и стала разглядывать письменные принадлежности, все очень древнее, дорогое, пахнущее стариной и чудесными восточными ароматами. Взяла одну из книг, выстроенных по краю, слоено офицеры перед полковым командиром для вечернего рапорта. Так оно и было — фолианты нужны были, чтобы разукрасить Элеонорины сочинения нужными цитатами. Книжки пестрели парчовыми закладками.

Слева стояли немецкие фолианты, по центру — латинские, справа — на французском языке.

— Неужели Элеонора полиглотка? — с завистью подумала Варя. Она открыла кожаный бювар и обнаружила рукопись, написанную явно элеонориным почерком. Никто другой не мог бы писать так кокетливо и вместе с тем твердо, очень женственно и в то же время повелительно. Варя повернулась к «французскому» столу и взяла другую рукопись — это были явно деловые письма. На бланках аферийского посольства по несколько строчек было написано той же рукой, но совершенно другим почерком.

— Какая она разная! Не знаю, хорошо это или плохо, — задумалась девушка.

Она встала и подошла к четвертому столу, стоящему рядом с кожаным диваном. Достаточно было одного взгляда, чтобы решить, что это место для любовных писем.

Нефритовая кошка, томно положившая грустную, но очаровательную мордочку на передние лапы, парные египетские статуэтки, грустящая дева Родена, оседланная лошадка с понурой головой — все навевало мысли о потерянном возлюбленном.

— Вот здесь я живу, а там лицедействую! — раздался проникновенный сочный голос.

Варя обернулась.