Дочки-матери

— А куда мне деваться, Юль? Куда деваться? Рожнов не работает. А если и устроится куда, непременно попадет в приключение. То машину разобьет, то пьяный за руль сядет. Я только его права раз пять у милиции выкупала. А машин сколько отремонтировала на свои деньги — не перечесть. Пусть уж дома сидит, мне дешевле обходится. А Лерку одевать надо, лечить, учить… Она школу заканчивает. Если бы она еще это ценила…

В Наташином голосе послышалась горечь. Откровенная досада на дочь выплеснулась наружу.

— Что-то случилось?

Сигарета означала особенно волнующую тему. Наташа курила редко, только во время посиделок с подругами и когда волновалась или нервничала. А Юля… Если рассказы о буднях Дома творчества ее мало интересовали, то тема “дочки-матери” являлась живой и близкой.

— Лерка… переспала с парнем, — выпустив дым, сообщила Наташа. Банальные, по сути, слова применительно к дочери казались чудовищными, грубыми, неправдоподобными. Обида с новой силой хлынула в грудь. Ветра поперек, заставив закашляться.

— Сколько ей? Шестнадцать? — уточнила Юля, выдержав паузу.

— Пятнадцать! — невесело усмехнулась Наташа. — Ей только в следующем месяце шестнадцать исполняется. Она с шести лет в школу, пошла. Сопля! И ладно бы — приспичило! Ладно бы она так сгорала от страсти, что невмоготу, а то ведь нет, ей ничего такого не надо было — просто любопытство! Он уговорил ее попробовать!

Наташа уронила пепел на юбку, неловко взмахнула рукой с сигаретой — новая порция пепла упала теперь уже в стакан с Юлиным чаем. Она злилась на себя за то, что раскрыла их с Леркой тайну постороннему человеку. Рассказанная, она казалась ей еще более ужасной. Нельзя было этого делать, это личное…

— Успокойся, все уже случилось. — Юля убрала остывший чай и открыла створку шкафчика, где стояло несколько бутылок. — Молдавского вина хочешь? — спросила она и, не дождавшись ответа, достала фужеры и темную красивую бутылку. — А как ты узнала? Она сама тебе рассказала?

— Из письма. Письмо прочитала. Как будто кто толкнул.

— Ты прочитала ее письмо?

Юля посмотрела на гостью с каким-то новым выражением.

— Да, прочитала! — с вызовом ответила Наташа. — И твоя подрастет, ты поймешь, что невыученные уроки — это цветочки. И будешь и письма читать, и записки. Ты знаешь, у меня сейчас такое чувство, что меня все предали. Рожнов — давно. А теперь вот — дочь.

— Но при чем здесь ты? — попыталась найти связь Юля. — Вряд ли она в тот момент думала о тебе. Она лишь сделала хуже себе, испортив первое впечатление об интимных отношениях.

— Она — это я. Я — это и она тоже. Мы неразделимы, — горячо возразила Наташа, не зная, куда деть окурок, и яростно терзая его в пальцах. — Я стараюсь обо всем говорить с ней откровенно, я не обхожу эти темы, как некоторые матери. Так за что она так со мной?

Наташа не выдержала — на глаза набежали слезы.

— Ну, ну, ну… — Юля дотронулась до Наташиной руки. — Все не так страшно. Она сама этого захотела. С парнем, который ей нравится. А могло быть иначе. Меня вот сегодня пытались изнасиловать. Мне хоть и не пятнадцать лет, но, знаешь, приятного мало. Ну брось. Давай выпьем. Выпьем за наших дочек. Чтобы у них все было… — Юля запнулась. Потом задорно тряхнула челкой: — Чтобы у них все было!

Выпили. Вино оказалось густым и терпким. Юля отметила, что паническое состояние, овладевшее ею этой ночью, отступило, переплавилось в иное. Она думала о дочке, о том, что скоро ее первый учебный год, и мысль о незнакомом месте с кисло-сладким названием Вишневый вернулась.

— Наташа! Как хорошо, что ты есть… — улыбнулась Юля. — Может, ты съездишь со мной в Вишневый?

— Мне в деревню нужно. Пока я с Леркой не поговорю, я буду жить как на раскаленной сковороде. Я к тебе потом приеду, как устроишься. У тебя обязательно все будет хорошо.

Наташа понимала Юлину неуверенность. Юля прожила десять лет за широкой спиной Никиты, не зная и не стремясь узнать жизнь. А теперь хочешь не хочешь нужно выходить в эту жизнь, как зимой на мороз.

— Никита снится? — невольно вырвалось у Наташи.

Она сразу пожалела, что спросила. Но вопреки опасениям Юля оставалась спокойной. Только задумчиво посмотрела в мутный квадрат окна, словно оттуда мог явиться в ее сны покойный муж.

— Один раз. Стоял вдалеке так: и смотрел виновато. Самое интересное, Наташ, в жизни он на меня так никогда не смотрел. Я такого его взгляда не помню виноватого. Всегда уверенный, даже немного снисходительный. Виноватый — никогда.

— А когда ссорились?

— Я всегда первая мириться начинала. Я долго не могу выдержать молчания. Он у нас в семье всегда главный был во всем. Даже одежду мне покупал на свой выбор.

— Как это?

— Ну так. Раньше, как только поженились, я, бывало, куплю себе что-нибудь, он обсмеет меня. Говорит: наряд председателя колхоза “Десять лет без урожая”. Потом я без его одобрения ничего покупать не стала. Теперь уж и не соображаю без него — идет мне или нет.