Дочки-матери

Она склонилась и взяла в ладони его лицо. Впервые она находилась так близко от него. Так близко, что почувствовала запах его кожи — мужской, грубый, притягательный, без всякой примеси парфюмерии. Под ее ладонями были его щеки, колючие от щетины. Лерка уже знала, что сейчас она сама поцелует его. Пусть думает о ней что хочет. Сердце вздрогнуло, словно кто-то дернул его за нитку.

— Юле не говори, — услышала она.

— О чем?

Лерка не поняла, о чем он ее просит. Не говорить о ее, Леркиной, выходке? О том, что она сама, голая, пришла к нему? Или о том, что сейчас между ними произойдет?

Лерка вглядывалась в его лицо, тая от нежности.

— О том, что я пошел. Пусть она пока не знает, ладно?

Лерка отстранилась и выпустила его лицо из рук.

Вон оно что… Он хочет сделать Юле сюрприз! Он истязает себя тренировками, чтобы в один прекрасный день предстать перед ней совершенно здоровым!

— Ты что — любишь ее?

Лерка вглядывалась в серые глаза Андрея, все еще на что-то надеясь. Теперь в них не было злости — там плавало ровное тепло. Но уж лучше бы злость! Пусть бы он ругался на нее, пусть воспитывал, но только не это! То, что он отвергает ее ради другой женщины, уже слишком.

— Оденься, — сказал он и потянулся за костылями. — Не люблю голых женщин. Одежда таит загадку.

Лерка вскочила и убежала в Юлину комнату. Щеки ее пылали. Она достала свою сумку и вытащила оттуда джинсы и свитер. Нарисовалась! Ну почему, почему у нее всегда все не так? Лерка собрала сумку и остановилась посреди комнаты. Нет, она докажет им всем! Он еще пожалеет! Он должен понять, что она уже не ребенок!

Она выбежала в зал и вытащила из журнального столика кипу газет. Без труда отыскала ту, с рекламой агентства “Ирис”, и сунула ее в свою сумку. Глянула в окно. Там, во дворе, стоял Андрей — одной рукой опираясь о костыль, другой — обтирая себя снегом. При виде этого зрелища в Лерке мгновенно закипели слезы.

“Все ради нее! — с обидой думала она. — А ведь она этого не замечает! Ей наплевать!”

Девочка натянула сапоги, куртку, шапку и, схватив сумку, вылетела на крыльцо. Там на ступеньках столкнулась с Андреем.

— Ты куда?

— В модельное агентство устраиваться. Юле привет передай. И еще — хочу, чтобы ты знал, Юлин муж был очень богатый, и она привыкла к роскоши. Вряд ли она обратит внимание на тебя.

Андрей стоял перед Леркой без куртки, в легкой рубашке, накинутой на голые плечи, и молча слушал ее тираду. А она не могла остановиться, ей хотелось сказать еще, что-нибудь этакое, побольней.

— У нее была шикарная машина. Юля нигде не работала. Понял? Теперь она снова найдет себе богатого, а ты останешься ни с чем!

Андрей молча отодвинулся, уступая ей дорогу.

Лицо его выражало смесь сострадания и снисходительности. Он посмел пожалеть ее, Лерку! Да пусть себя пожалеет!

Лерка спустилась на тропинку и уже у калитки обернулась.

Андрей успел забраться на крыльцо, но не успел скрыться в сенях.

— И еще: у Юли высшее образование. Она философ. Я по своим родителям знаю: ничего хорошего из такого брака не получится, когда жена по образованию выше мужа!

Лерка на какое-то мгновение почувствовала свое превосходство. Она говорила совсем как взрослая. Она отчитала его, как полчаса назад он отчитывал ее. Они квиты.

Но прошагав свои пять минут до станции, Лерка остыла. У нее перед глазами стояла спина Андрея в зеленой клетчатой рубашке, его костыли, седой ежик над добрыми глазами… В груди стало горячо, и Лерка почувствовала, что плачет. Она зло и беспомощно вытерла лицо варежкой.

Глава 17

Бородин шел на работу дорогой, которую знал наизусть. Последние двадцать лет он каждый день мерил шагами эту аллею, пересекал площадь и тропинкой сквозь елки пробирался к санаторию. Он успел полюбить эту дорогу и целиком, и по частям. Аллею — за то, что здесь, под сенью тополей, к нему в голову подчас приходили чудесные строчки, образные сравнения, оригинальные мысли. Иногда за дорогу до работы он умудрялся сочинить стихотворение, начатое в тополиной аллее. Площадь любил за то, что здесь встречалось множество знакомых, которые, все до одного, уважительно к нему обращались, и он знал, что уважение искреннее. Елки у входа в санаторий Бородин любил за красоту. Благодаря им он мог сказать себе: я живу и работаю в красивом месте. Сегодня, шагая на работу привычной дорогой, Бородин заметил: он словно убеждает себя, что в его жизни все хорошо, все стабильно, все как всегда — работа, семья, внучку приводят по выходным. Он даже возобновил свои всегдашние вылазки на рыбалку, от которых почти отказался в последний год. По молодости жена не одобряла все эти охоты-рыбалки в кругу друзей. Но в свете последних событий она стала к этому относиться лояльней. Сама помогала собирать рюкзак, варила перловку для прикорма. Дома царил не то чтобы мир, но что-то вроде перемирия. Говорили вполголоса, ходили чуть ли не на цыпочках. В свете тех же событий в гости была приглашена их однокурсница Ирина с мужем.