Дочки-матери: наука ненависти

Таська была совсем крохотная, в манежике торчала. Дело было ещё в Волгограде, до их переезда в Москву. Однажды утром Антонии стало очень даже лихо. Её вдруг скрутило ужасом и тоской. Масик уехал в командировку, Гошенька был в школе, а она торчала дома с Таськой. И вдруг на неё нашло: жизнь катится под откос, она, звезда, первая красавица и умница в любом коллективе, в совсем недавнем прошлом редактор молодёжного отдела областной газеты, сиднем сидит с ребёнком дома потому, что сейчас в этом городе для неё достойной работы не нашлось. Чёртов муж в полном порядке и вовсю строит карьеру, нацеливаясь на Москву. Оказался вполне способным журналистом. Вроде бы надо радоваться, но досада разъедает душу и теребит сердце, не давая ему стучать ровно и спокойно. Антония скрипнула зубами, и в эту минуту Таська, сидя в манежике, издала какой-то резкий и громкий звук и изо всех сил швырнула игрушку, которая улетела аж к окну и шлёпнулась прямо на кактус, стоявший на подоконнике. И это так разозлило Антонию в этот момент, так было не вовремя, что вся досада и весь гнев вдруг обратились на маленькое, глупое, записанное и слюнявое существо в манежике.

— Да что же это такое! — заорала будущая известная писательница. — Ты совсем не можешь спокойно сидеть? — она вскочила и метнулась к манежику, с ненавистью глядя на дочь, которая испуганно замерла и впилась глазами в мать. — Что ж ты за зараза такая, какого чёрта тебе надо?! Мало того, что сжираешь мою жизнь без остатка, так ты ещё тихо и спокойно сидеть не можешь, дрянь! Да кому ты такая нужна, зачем ты здесь, для чего, чтобы мою жизнь заедать?! — Антония уже орала со слезами, которые бурно лились из её глаз, голос срывался на фальцет и визг, очень хотелось врезать по этой толстощёкой розовой детской физиономии. Вот разъелась девка-то, а! Ни голода не знает (то ли дело Антония, едва не погибшая в годы украинского голодомора в младенчестве), ни крыс в чистом доме (то ли дело Гошенька, сон которого Антонии приходилось охранять от хищных крыс — тогда они с первым мужем недолго, но всё-таки пожили в жуткой коммунальной квартире), в общем, весь из себя благополучный жирный младенец — фу, смотреть тошно!

Глазищи маленькой Таськи стали дико испуганными, в них появился даже первобытный ужас. Она вдруг схватилась ручонками за голову, будто защищая себя от удара, и разрыдалась так безнадёжно, так горько и страшно, будто бы приготовилась умирать. Даже не очень громко, скорее обречённо. Антонии стало стыдно и противно и, чтобы прекратить эту кошмарную сцену, она бросилась на кухню заниматься делом — варить Таське кашу. Ещё минут десять из комнаты слышались отчаянные подвывания, потом всё стихло. Когда мать вернулась в комнату, дочь, свернувшись запятой в позу эмбриончика, крепко спала, иногда всем тельцем вздрагивая во сне. «Успокоилась, — удовлетворённо подумала Антония. — Чего ж ещё ждать? Всё, как с гуся вода! Какие у неё могут быть горести и проблемы?»

Не эта ли сцена превратила Антонию в ведьму во сне пятилетней дочери? Впрочем, потом были разные сценки помельче, не такие травмоопасные, но тоже драматичные. А о той, первой истории никто не знает и никогда не узнает. Уж это будьте уверены! Всякая женщина имеет право на слабость. Безусловно! Никакой вины Антония за собой не чувствует. Тоже мне — детские сопли и истерики. Всё это пустое и проходит. Всегда проходит, раз я так считаю.

Вернемся к нашим котам

Надо было продолжать вычитывать собственную рукопись, а всякие тяжёлые мысли поселили и в душе, и в уме разлад — какая уж там работа. Но — соберись, Антония, соберись, возьми себя в собственные железные руки, ты же можешь! Итак, читаем…

Ма и Па, хозяева говорящих кошачьих, кои представлены в книге. Их Мурз встречается в потустороннем мире с душами всех их прежних котов и кошек, и кошачьими пастями глаголет истина и творится высшая справедливость по отношению к Таисии, дочери Антонии, и всему тому, что та за свою жизнь понаделала. А Ма и Па — это чудесная возможность сказать о себе и Масике много хороших слов. Раз уж от детей никогда не дождаться, так хоть самой под конец жизни написать о себе так, как хотелось бы, чтобы о тебе говорили родные.

Устами Мурзика Антония говорила о самой себе с нежностью. Не перебрала ли? «Тонкие беззащитные щиколотки». Хорошо? По-моему, очень трогательно. Всего в трёх словах о Ма — цельный образ хрупкой, слабой, доброй женщины. Но вот дальше: