Дочки, матери, птицы и острова (сборник)

Вот и вся история. Делов! Но почему через двадцать с лишним лет Тоня дважды попадается ей на дороге? Ие стало как-то беспокойно и тревожно. Конечно, несусветная глупость, все таким быльем поросло, что смешно даже говорить.

Но и смешно не было тоже. Одним словом, ни одной положительной эмоции не могла Ия настричь с того палисада, где когда-то была молода, хороша собой и могла в два счета отбить мужика, который только-только из-под венца вышел. Но это так, фигурально. Какие там венцы в то время?

Интересно другое. Собственный молодой грех как-то странно провоцировал ее против Николая. Логика: я-то была молодая, дурная, а ты-то? Ты? Уже почти дед, если бы та девочка в десятом классе не сделала аборт и им не пришлось бы срочно переводить сына в другую школу, был бы дед!

Одним словом, молодое прошлое настигло, и от него надо было как-то освобождаться.

А тут как раз позвонил из больницы Николай. Сказал, что в больнице отключили горячую воду и всех, «которые более-менее», выписывают.

Зачем, почему она стала на него орать? Как будто он сам отключил эту чертову воду! Мама махала руками возле лица Ии. Это, наверное, что-то должно было означать, но Ия отталкивала руки, они ей пахли рыбой.

– Не возникай! – сказала она маме. – Имею я право на время, чтобы во всем разобраться?

– В чем? – спросила мама.

– Ах! Ты не знаешь?.. Ты же, оказывается, у нас ничего не знаешь?..

Мама как-то жалко замычала, а Ия села на телефон и стала вести дознание. Пришлось сковыривать целый геологический пласт жизни, пока добралась до людей того времени. Добралась-таки! Пережила удивление тех, кому звонила – неужели это ты? – и прочая, прочая, чтобы потом задать вопрос: ты помнишь?

По цепочке вышла на помнящих Тоню-Васю. Да, они разошлись, не догуляв медового месяца. Эдуард-Вася стал крупным чиновником, у него жена художница-модельерша, не вылезает из-за границы. А Тоня… Тоню так никто и не подобрал, хотя хорошая тетка, добрая, отзывчивая, всю жизнь возится с детьми подруг. Немного, конечно, чокнутая. Когда муж возьми ее и брось, ходили слухи, что она попала в «Кащенко».

Про тот винегретный праздник не помнил никто.

Тоня – выяснила Ия – работала физиотерапевтом в больнице возле Театра Красной армии или какого он там сейчас цвета.

…Теперь уже Ия тронула ее сумку…

– А! – сказала Тоня. – Это вы…

– Сама не знаю, я или не я. Но я пришла спросить. Вы чего от меня хотите? Чтоб я повинилась? Или чтоб мы посмеялись обе?

– Про что вы? – тихо спросила Тоня.

– Про то! Про то! – Ия рассмеялась, ее куда-то несло не туда, какая-то дурная пелена накрывала ее и кутала, а она в чем-то обвиняла эту странную женщину с прижатыми виноватыми ушами, пока та не побежала от нее бегом и прямо почти на ходу не впрыгнула в трамвай.

Потом Ию вытошнило прямо посреди улицы, и люди обходили ее брезгливо и опасливо. Во рту был запах того винегрета. «Но ведь это все умственное, умственное», – думала она. Она сама себя расчесала до тошноты. Другая бы на ее месте – тьфу! – и пошла бы мимо. Если позволить прошлому себя настигать, то как жить дальше? Человек не святой, с ним все случается. Надо уметь переступать.

Но это был тот случай, когда все правильные мысли были не впрок.

А была одна, неправильная. Крича вслед трамваю, что она не виновата, Ия жалела, что она виновата мало. Что бы ей, молодой, не уйти тогда от Николая. Не стояла бы она тут, разрываясь на части, не сидела бы у нее в затылке женщина по имени Вера, а Тоня… Что Тоня? Не посмела бы Тоня приставать к сильной женщине, ушедшей от мужа, а к женщине, от которой муж бегает, самое то – приставать, дергая за рукав.

Кончилось все гневом на Николая. И такой он, и эдакий. И инфаркт у него нарочный, и носки он меняет, только когда она на него крикнет. И ей же придется его брать из больницы и возиться с ним… Правда, эту, с ушами, она зря отделала. Ее пожалеть надо, посострадать. Ведь – гипотетически! – Эдик-Вася ушел к ней, Ие. А та осталась ни с чем.

Дома с порога она сказала маме, чтоб та собрала вещи Николая, в конце концов, пора его забирать.

– Я не знаю, что тебе на это ответить. – У мамы было черное лицо.

– Он умер? – закричала Ия. – Умер?

– Хуже, – заплакала мама. – Хуже. Звонила женщина. Вера. Она его уже забрала. Кто такая Вера, Ия? Это не та, что тебя домогается?

На храмовой горе

Прочитала в газете: Израилю (нынешнему) – 60 лет. Мне-то что?

Но так случилось, что слишком много там оказалось и дорогих мне людей, и, не буду скрывать, людей довольно противных. Кто-то когда-то напишет историю про эмиграцию в махонькую страну из весьма большущих на карте. Это будет уже сверхновая история Израиля, государства смешного по площади, но сильного своим духом. Когда это будет, не знаю, думаю, еще не скоро, движение туда и обратно продолжается, и в этом есть некая тайна страны с Храмовой горой, Стеной Плача и Гробом Господним.

Я в Израиле была трижды. Первую свою поездку в свое время описала подробно. И только сейчас обратила внимание: мои впечатления там были насквозь о России, о больном моем отечестве.