Дочкина свадьба

А теперь — что? Пересказывать вслед за другими, давать материал читателю уже из вторых и даже третьих рук, уповая лишь на то, что кто-нибудь, возможно, и не слыхал об этом удивительном событии…

Степан Почечуев работал в Верхнепечорском аэропорту. Ну, ясно, Верхнепечорск — не Москва, а здешний аэропорт — не Домодедово. Однако воздушное сообщение в этом районе довольно развито, поскольку площадью своей район превосходит Бельгию, а приличных дорог тут нет и, по-видимому, вскорости не будет. Летом еще можно путешествовать водой, а в остальные времена года — только воздух, авиация.

Но сам Почечуев не был летчиком. Он числился в аэродромной обслуге: круглое катал, плоское тягал, всяко приподнимал да подталкивал. Ходил вечно в казенной робе и телогрейке, насквозь пропитанной маслом и бензином, — взглянуть страшно, не то что понюхать. И, может быть, по этой причине он не пользовался большим успехом у женщин. Не только элегантные стюардессы, неземные существа, появлявшиеся здесь транзитом, но даже местные барышни, дежурные и кассирши, — и те не обращали на него никакого внимания: они кокетничали с летным составом.

Однако не это больше всего огорчало Степана Почечуева.

Больше всего ему было досадно, что, работая в авиации, он еще ни разу не летал. Он каждый день и много раз на дню видел, как в «илы» и «антоны» садилась всякая разношерстная публика: командировочные, студенты, попы, беременные гражданки, дети дошкольного возраста, деревенские старухи, сроду не видавшие паровоза, — они предъявляли билеты и погружались в самолет со всем своим барахлом. Потом взвывали моторы, самолет выруливал на старт, разбегался — и вот он уже скользит в небе, ныряет за горизонт…

А Степан стоит на земле, задрав голову, и смотрит вслед.

Ну, конечно же, это очень обидно — быть при деле и ни разу не попользоваться. Даже перед людьми стыдно.

И вот однажды ему подвернулся случай.

Аккурат в этот день в буфет привезли бочковое пиво, а накануне была получка, и Степан Почечуев с утра раз пять или шесть туда наведывался, — ведь пиво в Верхнепечорске редкость, — и к полудню он уже был навеселе.

Именно в буфете он и услышал голос репродуктора:

— Пассажиров, вылетающих рейсом четырнадцать Верхнепечорск-Шайтановка, просят пройти на посадку!..

Почечуеву было известно, что в село Шайтановку совершает рейсы вертолет МИ-4 и что всего-то до села сорок минут лёта и обратно столько же, так что он вполне мог обернуться туда-сюда за полтора часа и, наверное, никто из начальства и не заметил бы его отсутствия.

Поколебавшись еще минуту у бочки, он все же решился и побежал на поле.

Поспел он в самый раз. Пассажиры уже залезли в кабину и смирно сидели на лавочках, экипаж был на месте, а контролерша, проверив билеты и пожелав счастливого пути, ушла.

Никто и внимания не обратил на Степана, когда он проник в вертолет, никто ничего не заподозрил: пассажиры, наверное, подумали, что он по служебной надобности, а экипаж принял его за пассажира. Словом, все оказалось довольно просто и легче легкого.

За окном понеслись каруселью, замельтешили вислые лопасти, задрожала кабина, уши наполнил грохот — и вот уже накренилась, отрываясь от земли, кабина, закачалась, пошла вверх, вверх. А Степанова душа и все его внутренности, наоборот, тяжко устремились вниз.

Но вот грохот унялся, поровнел. Машина легла на курс. В оконце поплыла зимняя пестрядь — черные сгустки леса, желтые пятна болот, белая холстина Печоры…

«Лечу! — подумал Степан. — Первый раз в жизни…»

И эта мысль его настолько взволновала, что он полез в карман, добыл оттуда папиросу, чиркнул спичкой, затянулся дымком.

— А курить тут нельзя.

Сидевшая напротив старуха в суконном платке с бахромой, заиндевевшей у рта, смотрела на него осуждающе, строго. И соседи ее тоже поглядывали с укоризной.

Вот ведь народ… Степан Почечуев, хоть он и летел первый раз в жизни, знал однако, что курить разрешается, — нельзя только при взлете и посадке, а так можно. Но поди, поспорь с этим народом: они ведь, наверно, шайтановские, а в Шайтановке, всем известно, кто живет — одни сплошные староверы, при них и на земле не кури, не то что в небе. С ними лучше не лезть в спор, да и нельзя — вдруг вмешается экипаж, и тут все раскроется… Лучше не спорить.

Степан еще разок затянулся, смял окурок и стал озираться, куда бы его приткнуть. Но в кабине вертолета была отчаянная чистота, будто вылизано. И шайтановские староверы во все глаза следили за его движениями — насчет чистоты они ведь еще хуже, чем насчет курева.

Ругнувшись сквозь зубы, Степан Почечуев наклонился к дверце — он решил выбросить окурок наружу. Нажал ручку.

В то же мгновение воздушный поток рванул эту дверцу настежь, Степан не успел отдернуть руку и вылетел пулей за борт. Будто в прорубь.

В кабине только ахнули. Потом стали звать экипаж. Летчик заглянул, увидел распахнутую дверцу, побледнел как мел. Старуха в суконном платке крестилась, шевеля губами…