Догадка Ферма

Его блуждающие мысли обратились к сцене, которая произошла два месяца назад в кабинете кардинала Мазарини, нового премьер-министра Франции, в присутствии Мишеля Ле Телье, военного министра.

— Предлагаю вам пост офицера в моем доме, шевалье, — сказал тогда кардинал. — Вы мне снова понадобитесь.

Луи после некоторого колебания ответил:

— Монсеньор, я был счастлив и горд, помогать вам и служить королю. Но я не создан для такой жизни. Сейчас мне хочется только одного: в покое и любви жить с моей супругой.

Кардинал был разочарован, возможно, даже недоволен подобным отказом. Тем не менее, он наградил его суммой в тридцать тысяч ливров. Это было все, чем располагал Луи, чтобы продержаться до будущего урожая, иными словами, до июля.

Сейчас он твердил себе: почему я не принял предложения министра?

Дойдя в своих унылых размышлениях до этого пункта, он услышал, как за спиной у него отворилась дверь. Именно через нее по винтовой лестнице можно было спуститься на кухню. Вернулась его жена. Блеск и свежесть Жюли, улыбающейся и веселой, с розовым лицом без малейших следов пудры, всегда вызывали у Луи чувство радости и счастья. А Жюли де Вивон была хороша, как никогда, в этом бирюзовом корсаже и юбке под цвет глаз. Заботясь об элегантности или ради деревенского удобства, она приподняла подол, заколов его бантами, чтобы открыть взору плутовку, нижнюю юбку, под которой таилась скрытница, заветная мечта всякого любовника. Ее завитые волосы, собранные в валики на висках, подчеркивали прелестную челку.

Жюли сразу заметила озабоченный вид мужа. Она поняла, что его вновь тревожит будущее. Сколько уже раз они об этом говорили!

— Ты напрасно терзаешься, — сказала она, подойдя к нему и взяв его за руки. — Денег нам хватит, мы едва притронулись к тридцати тысячам, которые Мазарини дал тебе в благодарность за то, что ты спас ему жизнь.

Он принужденно улыбнулся и машинально поправил один из черных бантов, стягивающих манжету его рубашки, оставив другую руку в ладони Жюли.

— Возможно, но продержимся ли мы до будущего лета? Нам нужно отложить десять тысяч ливров, чтобы завершить самые срочные работы и оплатить материалы, в частности, эти проклятые камни. Не считая затрат на старую ферму с ее прогнившими амбарами. Десяти тысяч едва хватит, чтобы прожить зиму и весну до будущего урожая, заплатить нашим слугам и помочь несчастным обитателям Мерси. Подумай, ведь если тратить пол-ливра в день, что совсем немного, нам понадобится, по меньшей мере, три тысячи для двадцати человек, которые находятся у нас на попечении. А скорее всего, пять тысяч. Добавь к этому закупку посевного зерна и живности. У нас нет ни коров, ни лошадей для перевозки и пахоты. Каждое животное стоит не меньше ста ливров, и я еще не посчитал инвентарь для обработки земли. Весной надо будет платить рабочим. Даже десять солей в день составят пятьдесят ливров на человека, самое малое, и все это до сбора урожая.

— Ну и что же? — ответила она, с напускным равнодушием пожав плечами. — У нас остается еще десять тысяч ливров! Сверх того, мы можем занять денег у какого-нибудь банкира. У нас сто парижских арпанов[3] прекрасной земли под пшеницу, двадцать арпанов порожних пастбищ. Леса полны дичи и занимают площадь в сто пятьдесят арпанов. Обработав только половину земель, мы получим, за вычетом расходов на семена, от трех до четырех тысяч ливров. Да ты и сам это знаешь. Заведем скотину, Мишель поставит лесопилку, и наше имение принесет нам в будущем году от семи до девяти тысяч ливров, а бог даст, и больше.

— Ты права. Но ведь мы должны на что-то жить и поддерживать свое положение. Когда парламент утвердит пожалованный мне титул и я стану маркизом, мы должны будем выезжать ко двору. Нам нужна одежда, мебель для замка. У тебя нет достойных платьев. И как станем мы принимать нашего соседа, герцога Энгиенского, живя в такой нищете?

— Мы будем жить просто и не поедем ни в Париж, ни ко двору. Я сама буду шить одежду, и расходы окажутся небольшими. У нас много леса. И есть мое приданое, мы можем смело его тратить. Король дал матери десять тысяч ливров на мои нужды.

— Не такую жизнь я тебе обещал, Жюли. И не такие обязательства давал твоей тетушке, — возразил он, покачивая головой.

Она отпустила его руку и отступила чуть назад, с улыбкой посмотрев на него. Как же красив ее супруг, несмотря на слишком короткие волосы и жиденькие усы!

— Почему ты так улыбаешься? — спросил он сердитым тоном.

— Когда я с тобой познакомилась, у тебя были длинные волосы до плеч и усы красиво топорщились. Ты стал слишком серьезным в этом старом камзоле черного бархата. Ты почти похож на нотариуса, — фыркнув, добавила она.

Три месяца назад монах Нисрон наголо обрил Луи, когда тот гримировался под разбойника, чтобы проникнуть в банду головорезов герцога де Бофора.

Он улыбнулся, словно покоряясь судьбе:

— Волосы у меня отрастут, Жюли! Но тревоги наши не исчезнут.

Она вновь приблизилась к нему и, вздохнув, нежно погладила его по щеке: