Догма кровоточащих душ

Банана приближается к помойке и осторожно идет вдоль ограждения. Даже с высоты ее роста она видит внутри кучи черных пластиковых мешков. Там чудовища нет. Чудовище будет за углом. Банана теперь знает. Чудовище ждет ее за углом. У каждого есть свое чудовище, и каждый знает, где он может его встретить. Но не у каждого хватает на это смелости. У Бананы тоже нет на это смелости. У нее есть только долг. И тяжеленное, неповоротливое ружье.

Воздух вокруг раскалился, с нее градом течет пот, она чувствует как едкие капли затекают за воротник блузки, с легким зудом продолжают свое путешествие по естественной ложбине и выползают на плоский тренированный живота. Нет ничего проще, чем иметь плоский тренированный живот. Каждое утро надо до изнеможения поднимать и опускать ноги. Медленно вверх и еще медленнее вниз. Вверх и вниз.

Банана не сразу понимает, что за тень лежит на земле - неловко брошенная тьма на освещенном клочке земли. Кто сказал, что утром все чудовища спят? Персональное чудовище Бананы предпочитает именно утренние развлечения. Тень обретает объем и плоть, она отдирается от холодной земли, раскрывает черные крылья, выпуская багровый сумрак, на Банану накатывает волна ужаса, люди не могут так пугаться, думает девушка, невозможно пережить такой страх и не проснуться, но сон не кончается, и приходится нажимать курок, понимая, что все уже безнадежно, что в этом нет никакого смысла...

Выстрелы походили на хлопки вылетающей из бутылки пробки. Ерикку бежал вдоль улицы и считал. Один выстрел - две секунды жизни, один шанс вновь нажать на спуск. Второй выстрел - три секунды жизни, еще один шанс нажать на спуск. Только бы девочка не запаниковала, только бы девочка не запаниковала... Почему он послал ее? Бессмысленный вопрос! Где же выстрел? Где еще один выстрел?!

Он спотыкается, цепляется ботинком за какой-то камень и летит, летит, летит, а сверху над ним расправляет черный капюшон сама смерть, она ждет его на уровне лица, но даже у смерти есть проколы, потому что случайность порой сильнее смерти, потому что камень спасает Ерикку, сбивает его с ног, но при этом дает крохотное мгновение, чтобы в полете, в падении нажать на курок старушки "беретты", которая уже заждалась, соскучилась по такой работе - презрительно плевать серебряными пулями во всякую нечисть.

Как всегда, время замедляется, и Ерикку видит, что сверкающие капли впитываются в крылатую тьму, что вокруг пулевых отверстий рождаются расходящиеся круги света, и жуткая тварь лопается, взрывается, разбивается на миллион песчинок, словно маленький ребенок подбросил в воздух горсть чистейшего желтого песка.

Ужасно болит ушибленное колено, но Ерикку хромает к сидящей у стенки помойки Банане. Кажется, что девушка заснула, если можно заснуть в столь неловкой позе с подогнутыми ногами и неряшливо задранной юбкой. Один белый ботинок почему-то слетел с ее ноги и валяется неподалеку. Ружье уткнулось в землю, но Банана все еще крепко держит его.

Ерикку трясущейся рукой стирает заливающий глаза пот. Наклоняется к напарнице, трогает сонную артерию.

Ни малейшего движения.

Пустота.

Банана мертва.

Морщась от боли в ноге, Ерикку присаживается, откладывает "беретту" и пытается взять ружье. Мертвые руки крепко держат его. Приходится отгибать каждый мертвый пальчик, отдирать каждый ухоженный пальчик от такой же мертвой, но такой нужной ему сейчас железяки. Прости, Банана, но она мне нужна. Она мне очень нужна.

Тело девушки сползает по стене на землю, голова откидывается, и кровь густой патокой начинает выдавливаться из раны, из идеально тонкого разреза, идущего от горла вниз к животу.

Ее выпотрошили, понимает Ерикку. Эта тварь ее выпотрошила. Изнутри поднимается отвратительная волна горечи, и Ерикку тошнит, что-то черное выплескивается изо рта, такое же густое, как кровь Бананы.

Он вытирает рукавом подбородок и рот, тяжело поднимается, опираясь на ружье, и, сильно хромая, идет к вагончику кафе, где все еще горит свет, а бармен что-то спокойно читает, сидя на своем месте за кассой.

Мы еще не во всем разобрались, девочка, говорит Ерикку мертвой Банане, мы еще не во всем разобрались. Он передергивает затвор, досылая смерть в казенник, и входит в кафе.

7

- Мы столкнулись вот так! - Рюсин ударил в ладоши, объясняя Тэнри - как они столкнулись. - Налетели друг на друга! Врезались!

Врет, понял Тэнри, врет, заливает, сочиняет. Рюсин любит сочинять на ходу. В этом его проблема - у него не хватает терпения продумать выдумку в деталях. На чем его и ловят.

- И что дальше?

- Мы разлетелись в стороны и упали. Точнее, она упала, а я остался стоять. Меня не так-то легко свалить! Юбка у нее, естественно, задралась...

- Естественно, - хладнокровно сказал Тэнри.

- Ну... Задралась, короче...

- А ты стоял?

Рюсин не видел подвоха, но уже что-то почуял.