Догмат искупления в русской богословской науке

А так как в богословие эти термины были введены в XI веке Ансельмом Кентерберийским в Западной Церкви после разрыва ею вселенского единства и, по признанию самих же апологетов «юридической» теории, прибавлены к Священному Писанию, заимствованы из римского права, то едва ли правильно (от своих слов осудишися — Мф 12, 37) заключение, что они выражают православное понимание искупления, общецерковное учение.

Помимо приведенных рассуждений, в защиту «юридической» теории высказывается предположение, что отрицание «юридического» смысла искупления приведет к отрицанию «объективной стороны» искупления, к такой «нравственно–психологической» теории, по которой под искуплением понимается только учение, возвещенное Спасителем, пример Его жизни и впечатление от Его мученической добровольной смерти.

Но «кроме этого, так сказать, естественного значения жизни и смерти Христовых для нравственного бытия человечества, — говорит П. Левитов, — есть в искуплении еще и мистический, иррациональный элемент, который не в состоянии вполне понять наш разум, который делает тайну искупления именно тайной… Церковь взгляд, сводящий все искупительное дело к евангельскому учению и примеру Его личной жизни, решительно осудила на Карфагенском Соборе при рассмотрении ереси Пелагия»[838].

Это замечание является безусловно правильным, но автор ошибается, если думает, что всякое отрицание «юридической» теории исходит из приведенного им взгляда, и произвольно полагает, что «мистический, иррациональный элемент» в искуплении, «тайна искупления» раскрывается в «юридическом» его понимании[839].

Необходимость такого понимания также следует только из априорно принятой концепции правовых взаимоотношений Бога и человека: если искупление не прерывает «посредствующего акта» (Божия гнева, клятвы и т. д.), то, следовательно, оно не имеет «объективной стороны» и т. д.

Убедительность подобных рассуждений уменьшается, если между грехом и гибелью от греха будет определена непосредственная причинная зависимость. В этом случае спасение от греха и его следствий будет также непосредственным действием искупления, а не опосредствовано действием искупления на Бога (удовлетворение и т. д.) и обратным действием Бога на человека[840].

Если обвинения в «пелагианстве» отдельных противников «юридической» теории (митрополит Антоний, профессор Несмелое) имело известное основание в их некоторых высказываниях (см. об этом выше), то это же обвинение может быть не без основания возвращено и «юридической» теории. Замена онтологической связи между грехом и расстройством природы человека посредствующими актами (отъятие благодати) дала повод к обвинению католичества, где «юридическая» теория получила общее признание, в «полупелагианстве».

Тем же «правовым жизнепониманием» объясняется и последующее рассуждение П. Аевитова. «Вторым побуждением, чтобы отстаивать «юридическую» теорию грехопадения — искупления, является для нас то соображение, что лишь с точки зрения этой теории можно удовлетворительно провести разграничение между первородным грехом и его следствиями, тогда как с точки зрения одной лишь нравственно–психологической теории мы волей–неволей должны смешивать их». (Автор под грехом понимает «юридическую» виновность и отвержение всего человечества за грех Адама, под следствиями — расстройство психофизической природы человека.) «А между тем, — продолжает он, — этого смешения допускать нельзя. И не столько потому, чтобы оно прямо противоречило Слову Божию или учению Церкви, выраженному на Вселенских Соборах, а главным образом ввиду соображений методологического характера. Если мы отождествим их, если станем понимать первородный грех лишь в смысле испорченности нравственной природы человека, то внесем путаницу во всю систему христианского вероучения, в особенности же в учение об освящении, благодати и Таинствах»[841].