Догмат крови

Увидев его выбритое лицо, студент сразу же вспомнил, что действительно видел филера во время казни Митьки-буржуя. Скорый и беспощадный суд над террористом был с одобрением воспринят в монархических кругах. Однако тревожили слухи, что в последний момент тюремщиков подкупят и они подменят убийцу. Разговоры были до того упорными, что после конфирмации приговора киевские монархические организации обратились к генерал-губернатору с ходатайством разрешить их представителям присутствовать при казни террориста.

Поздно ночью за Голубевым заехал Розмитальский. «Нас ждут на Лысой Горе» — «Не вздумай ехать, Володя, — переполошился отец. — Присутствовать на казни — позор». — «Владимир Степанович — единственный из наших, кто знает убийцу в лицо, — настаивал Розмитальский. — Вдруг убийцу подменят». — «Батюшка, ведь и в самом деле могут подменить», — обратился Владимир к отцу. «Глупости! Впрочем, ты взрослый человек. Поступай как знаешь!» — профессор в сердцах хлопнул дверью.

Розмитальский уговорил студента, и в два часа ночи они были на Лысой Горе, где, как гласило старинное предание, собирались на шабаш ведьмы. Полицейский агент, тот самый, что сейчас сидел напротив Голубева, сверяясь со списком, проверил каждого из присутствующих, близко поднося к их лицам керосиновый фонарь. После долгого томительного ожидания послышался скрип колес. На свет факелов выехала черная карета и несколько открытых экипажей с полицмейстером, товарищем прокурора окружного суда и другими судебными чиновниками. Откуда-то из тьмы вышел врач, за ним казенный раввин Алешковский с лицом белым как мел. Дверца тюремной кареты распахнулась, из нее поддерживаемый за руки выпрыгнул Богров. «Он самый? Без обмана?» — наперебой спрашивали у Голубева члены монархической делегации.

Да, это был Митька-буржуй, собственной персоной, в разорванном фраке. «Извиняюсь, господа, за несвежий наряд, — насмешливо поклонился он черносотенцам. — Хотя мои коллеги, присяжные поверенные, позавидовали бы, что я десятый день не вылезаю из фрака». У Голубева пересохло в горле. Он ненавидел Митьку-буржуя, опозорившего Первую гимназию. Во время августейшего пребывания в Киеве государь император должен был осчастливить своим визитом Первую гимназию и объявить о ее преобразовании в лицей, но после злодейского покушения, совершенного бывшим воспитанником гимназии, об этом не могло быть и речи. За одно только это Митька был достоин четвертования. Однако сейчас, перед самой казнью, Голубеву вдруг захотелось убежать далеко-далеко от Лысой Горы. Раньше он и вообразить не мог, что пожалеет убийцу, а сейчас, стоя около виселицы и дрожа всем телом, думал, что самых жестоких преступников надо держать в подземелье, в рудниках, томить на каторжных работах, но не казнить. «На поле боя, когда враг лицом к лицу, сгоряча — да, я знаю, что смогу колоть штыком и стрелять. Но как можно вот так, по бумажкам, по инструкциям», — говорил он себе, с ужасом глядя на рыхлого Лашкарева, распоряжавшегося казнью.

Богрова подвели к помосту. Секретарь военно-окружного суда зачитал длинный приговор. Наконец, прозвучали слова «через повешение». Секретарь суда сложил бумажки, отступил назад. «Э… — обратился к приговоренному товарищ прокурора Лашкарев, — вы по-прежнему отказываетесь от духовного напутствия?» — «Я хочу побеседовать с раввином наедине без посторонних». — «Еще чего»! — нервно выкрикнули из группы черносотенцев. «Это недопустимо», — сказал Лашкарев. «Тогда я отказываюсь. Можете приступать».

Богров самостоятельно взошел на помост, остановился на краю. Палач Юшков быстро связал ему руки, накинул на голову белый саван, приладил сверху петлю. Голубев видел, как Митька почесал носком лакированного ботинка другую ногу, и от этого последнего движения приготовленного для удавления тела стало особенно жутко. Лашкарев тихо скомандовал: «Э-э… однако… чего вы возитесь… приступайте». Раздался стук выбитой из-под ног доски. Голубев отвернулся, чтобы не видеть заплясавшего в воздухе белого кокона. Несколько спустя голос Лашкарева произнес: «По инструкции требуется выждать четверть часа. Господин лекарь, не угодно ли?» — «Mortus!» — засвидетельствовать факт смерти тюремный врач. Один из судебных чиновников подошел к делегации монархистов: «Господа, все кончено, прошу вас покинуть место казни…»

— Вот и приехали, — сказал филер, вылезая из пролетки.

Они прошли вдоль классического фасада губернского жандармского управления, обогнули глухую торцевую стену и вошли в угловой подъезд под высокой, наподобие каланчи, башенкой. В конце коридора филер постучал в дверь и, получив разрешение, поманил Голубева. На краю письменного стола сидел подполковник Иванов, закинув ногу на ногу, а перед ним стоял малый, с которым Голубев беседовал в шинке. Завидев вошедших, он усердно замигал студенту.

— Цыц! — прикрикнул на него подполковник и, продолжая покачивать ногой, взял со стола брошюру. — Ваша книжица, господин студент?

— Моя, а в чем, собственно, дело? — спросил Голубев.