Бразуль был уверен, что эсеры и тем более эсдеки ни при чем. Заказчиков покушения следовало искать среди придворной камарильи, действовавшей из карьеристских и корыстных побуждений. Он догадывался, что непосредственными организаторами, выполнявшими волю придворных кругов, являлись жандармские офицеры. Что касается запутавшегося осведомителя Богрова, то ему отводилась незавидная роль марионетки в чужих руках. Журналист решил на время отложить расследование убийства Ющинского и заняться заговором высших сфер, наглядно свидетельствующим о полном разложении царского режима. Однако, когда он сообщил о своем решении Марголину, тот воспротивился и даже позволил себе резко выразиться в том смысле, что Бразулю платят немалые деньги совсем не за то, чтобы он отвлекался на посторонние дела. Марголин настоятельно порекомендовал, чего уж там, не порекомендовал, а приказал полностью сосредоточиться на изобличении убийц Ющинского. По словам Марголина, некоторое время судебным властям будет не до ритуальной версии, следовательно, надо воспользоваться благоприятным моментом и взять за бока Веру Чеберяк. Хозяйка притона несомненно замешана в преступлении. «Постарайтесь войти к ней в доверие, пригласите в ресторан, дайте понять, что в средствах вы не стеснены и щедро отблагодарите её, когда она даст нужные сведения», — велел адвокат.
Бразуль так и поступил. Он водил Веру по увеселительным заведениям, а она благосклонно принимала его ухаживания, ела и пила за троих, но всякий раз умело уходила от расспросов. В конце концов Марголин, ежедневно выслушивавший доклады Бразуля, потерял терпение и предупредил, что времени не осталось, так как Чаплинский торопит с обвинительным актом, особенно после пожара конюшни, который почему-то считает преднамеренным. Марголин захотел лично встретиться с Верой Чеберяк, но поскольку ему, как защитнику Бейлиса, было запрещено вступать в переговоры со свидетелями обвинения, адвокат велел устроить свидание подальше от Киева. Так они оказались в Харькове.
— Хотите шампанского, — предложил Марголин. — Это такое шипучее вино.
— Я не из деревни, господин депутат, — обидчиво откликнулась Вера. — Какая ни на есть, а дворянка.
Бразуль, снимая с буфета серебряное ведерко со льдом, из которого торчало горлышко бутылки, восторженно прокомментировал:
— Шампанское не ланинское, а настоящее, французское.
— Угощалась и настоящим, — буркнула Вера.
Журналист хлопнул пробкой, разлил по бокалам холодный, пузырящийся нектар. Пригубив шампанское, Марголин, что называется, взял быка за рога.
— Ну-с, госпожа Чеберякова, у меня к вам выгодное предложение. Желаете получить тридцать тысяч?
— Кто же не пожелает? — озадаченно протянула Вера. — Только где взять такие деньжищи?
Марголин, снисходительно усмехнувшись, положил перед ней лист бумаги.
— Вот заявление на имя прокурора окружного суда, в коем вы признаете себя виновной в убийстве Андрея Ющинского и называете имена сообщников. Мы поможем вам скрыться и только после этого направим заявление прокурору.
— Чем заплатите, господин депутат?
— Выдадим надежные векселя.
— Векселя, так я и знала! Нет, я не согласная!
— Тридцать пять тысяч!
— Нет!
— Последнее слово — сорок тысяч!
— Не думала я, что наш сосед Мендель — якая важная птица. Недаром за него вступаются депутаты, гроши сулят! Или правду болтают, что на заводе была секта?
Чеберяк хитро глянула на адвоката, но того было трудно смутить.
— К делу, милостивая государыня, к делу! Больше сорока тысяч вы не выторгуете.
— Что же мне, заложить добрых людей?
— Ну, положим, по вашим добрым людям давно каторга плачет. Черт ли вам в них! Мы выправим надежные документы для вас и вашего мужа. Хотите переправим в Северную Америку, хотите — в Южную. Будете жить в свое удовольствие. Подпишете: Чеберякова. Всего десять букв, и сорок тысяч ваши. По четыре тысячи за букву. Спросите господина репортера, гонорар неслыханный!
Да уж, подумал Бразуль, такой гонорар не снился не только серьезным писателям, но даже Арцыбашеву или Вербицкой, авторам модных эротических романов. Сорок тысяч были целым состоянием, на эти деньги можно было купить большой доходный дом или имение. Вера Чеберяк явно колебалась, но все-таки преодолела искушение.
— За границей нам делать нечего, языкам мы не обучены.
На полном лице Марголина угрожающе дрогнула ниточка усиков:
— Учтите, мы даем вам шанс покончить с воровским ремеслом.
— С какой радости вы меня воровкой честите? — дрожащим от злости голосом осведомилась Чеберяк.
— А кто же вы, как не воровка? Да еще скупщица краденого! Теперь вашему промыслу конец. Полиция следит за притоном на Верхне-Юрковской.
— Вы сначала докажите, что у меня притон. И не пугайте, я и не таких, как вы, видывала! — крикнула Вера, швырнув в стену хрустальный бокал, разлетевшийся на мелкие осколки, и выбежала из номера.