Догмат крови

— Я удовлетворен! Господин эксперт ничего не помнит, — с презрением сказал Грузенберг. — К вашему сведению Шнеерсон даже не привлекался к суду.

Адвокат Карабчевский также попросил у Пранайтиса разъяснения по исторической справке.

— Вы сообщили о процессах, которые состоялись много столетий назад. Одновременно с этим не можете ли вы перечислить процессы ведьм и колдунов, которые были равным образом сожжены и казнены?

— Не могу, — пробормотал патер.

— Известен ли вам процесс, на котором один старый еврей сознался, говоря: «Да я резал и употреблял кровь, во всем признаюсь и прошу скорее меня сжечь, потому что иначе вы снова будете меня пытать»?

— Не знаю.

— Но вы знаете, что в Средние века применяли пытки?

— Знаю, — Пранайтис помолчал, потом убежденно сказал. — Не все тогда было плохо, и не все, что теперь, хорошо. Правда, были ужасы в средние века, но разве в наш век их нет? Еще хуже есть пытки, еще больше колдовства совершается сейчас в двадцатом веке. Разве раньше похищали Святые Дары? Теперь же многие из приверженцев черной магии нарочно причащаются и потом выплевывают Святые Дары, чтобы надругаться…

— Господин Пранайтис, этого не касайтесь! — вмешался председатель.

— Я сейчас вынужден прятать Святые Дары…

— Прошу вас этого не касаться!

— Я только хочу сказать, что, конечно, очень плохо, что применяли пытки. Но все-таки под пытками указывали места и даже вещественные доказательства.

Карабчевский продолжил допрос.

— А в христианских книгах разве нельзя найти подобных доказательств? Например, указаний на жертвоприношения, на агнца, на козла отпущения? Я имею в виду Священное Писание.

— Как можно сравнивать! — с негодование воскликнул патер. — В Священном Писании это аллегория.

— Ну, конечно, — прокомментировал Карабчевский. — Когда в христианских книгах, то это аллегория; а когда в еврейских, то это убийство младенца.

Следующим задавал вопросы Замысловский.

— Правильно ли я вас понял, что догмат крови в иудаизме является величайшей тайной?

— Да, в ритуал посвящают немногих избранных.

— Не сталкивались ли вы с таким фактом, что книги, в которых имелись опасные места для еврейства, непостижимым образом исчезали из хранилищ, и их сейчас невозможно найти?

— Постоянно сталкивался, — с чувством сказал патер. — А еще имеются особые еврейские издания, где опасные места выпускаются.

Грузенберг, сменивший Замысловского, спросил:

— Я хотел бы спросить, по каким таким книгам вы ознакомились с опасными местами? У вас эти особые издания были на руках?

— Были, — кивнул стриженной головой Пранайтис. — В католической академии я познакомился с так называемым амстердамским изданием Талмуда. Потом у меня было современное бердичевское издание, и в нем выпущены те самые места, которые есть в амстердамском издании.

— В каком месте вы вычитали, что у евреев проповедуются убийства? Укажите, в каком месте об этом написано, — настаивал Грузенберг.

— Как же я могу указать, когда книги в академии в Петербурге, — озадачено сказал Пранайтис.

— Заявляем вам, — обратился к председателю адвокат Зарудный, — что все те книги, на которые ссылался господин эксперт, все до единой имеются у нас под рукой. Мы утверждаем, что приведенные им выдержки неправильны.

— Всех изданий у вас нет, — безапелляционно заявил Шмаков.

— Будьте спокойны, все имеются.

— Даже редчайший амстердамский Талмуд 1644 года?

— Имеется.

— Не верю! Покажите!

Зарудный поднял над головой толстый фолиант в темном кожаном переплете. Шмаков сконфуженно пробормотал что-то и сел на место. В зале засмеялись, Бразуль тоже улыбнулся. Историко-богословская тема была коньком Шмакова. С экспертами, давшими заключение в пользу ритуальной версии, он держался предупредительно, например, подсказывал нужные ответы Сикорскому, запамятовавшему название какого-то антисемитского сочинения. С учеными противоположного направления старик долго и нудно спорил, углублялся в исторические дебри, часто невпопад, чем раздражал даже своего коллегу Замысловского.

За свидетельской конторкой Пранайтиса сменил профессор петербургской духовной академии Троицкий, грузный, облаченный в долгополый темный сюртук и от того выглядевший совсем коротконогим. Он говорил вежливо и спокойно.