Догмат крови

— Нет, разве я допустил бы подобные нарушения, — смущенно оправдывался Фененко. — Пристав Красовский заверил меня, что провел опознание по всем правилам.

— Нечего сказать, по всем правилам! Выставил фальшивых свидетелей, которые сбили с толку этого печника. Не мудрено, что он «опознал» подозреваемого.

— Бо сыщики мени подфарбовали, — подал голос Приходько.

— Кто вас покрасил? — вскричал прокурор.

— Красовский. Он приказал подфарбовать мои волосы в черний колор. Потом меня одели в пальто и повязали круг шеи белую тряпку.

— Зачем? Ах, да! — Чаплинский вспомнил протокол показаний Ященко, засвидетельствовавшего, что неизвестный, замеченный им недалеко от пещеры, был одет в длинное пальто с меховым воротником и белое кашне. По словам печника, незнакомец имел черные волосы и закрученные вверх черные усы.

— Я рыжий, а меня подфарбовали в черный колор, — пожаловался Приходько. — А еще пристав велел подвить мои усы щипцами.

Дождавшись, когда окончательно сконфуженный Фененко занес показания в протокол и распорядился увести арестованного, Чаплинский ледяным тоном потребовал у судебного следователя объяснений.

— Ваше превосходительство, даю честное благородное слово, я ничего не знал о гримировании подозреваемого!

— Неужели вы не заметили, что волосы Приходько были выкрашены в черный цвет? Ведь вы видели его раньше, знали, что он рыжий.

— Встречал его один только раз в темном вестибюле сыскного отделения. Поверьте, не разглядел цвета волос.

— Подобные ошибки непростительны даже для кандидата на судебные должности, не говоря уже о следователе по важнейшим делам. Вы заставляете меня усомниться, на своем ли вы месте? Прощайте!

По дороге в свой кабинет Чаплинский с удивлением отметил, что боль в желудке отпустила. Едва обнаружилось, что против него сплели интригу, как сердце сразу погнало свежую кровь по жилам! Прокурор чувствовал прилив сил и готовность дать бой своим врагам. Ему доложили, что прибыл пристав Красовский. Пристав, очевидно, успел поговорить с канцелярскими чиновниками и выяснить причину вызова к прокурору. Он сокрушенно объяснял:

— Ваше превосходительство, ведь какая глупость вышла! Я только поинтересовался, что написано на латыни, а этот немчура целую историю поднял!

— Так, так! Забавно! Выходит, во всем виноват провизор! А на чей счет прикажете списать ваши проделки с переплетчиком? Зачем вы его загримировали и переодели? — сардонически усмехнулся Чаплинский.

Сыщик обладал отменной выдержкой и, не моргнув глазом, ответил:

— Ваше превосходительство, как же иначе! В день убийства мальчика было холодно, снег еще не растаял. Натурально, убийца был в теплой одежде. Но с тех пор прошло несколько месяцев. Очная ставка происходила летом, поэтому Приходько одели в пальто для воссоздания реальной обстановки-с.

— Постойте, пристав! — оборвал его прокурор. — Кому вы плетете эту чушь? Вы совершили уголовно наказуемое деяние. Пожелай я придать законный ход вашему проступку, вам грозят арестантские роты.

— Благодетель, отец родной! Ваше превосходительство! Не погубите! — взмолился сыщик. — От усердия преступил черту! Виноват-с, поторопился. Только как не поторопиться, когда окружной прокурор требуют незамедлительно найти убийц.

— Поменьше слушайте прокурора окружного суда. Для вашей дальнейшей карьеры это будет куда полезнее. На первый раз я вас прощаю, но берегитесь. Впредь все следственные действия будете согласовывать лично со мной.

— Всенепременно-с! Денно и нощно буду за вас возносить молитвы!

«Хлоп»! — брезгливо подумал Чаплинский, глядя на пятившегося и подобострастно кланяющегося Красовского. В дверях сыщик столкнулся с вошедшим в кабинет канцеляристом и, сделав особенно низкий и раболепный поклон, исчез за порогом. Канцелярист подал бумагу.

— Ваше превосходительство! Перепечатана докладная на имя господина министра юстиции. Прикажете отослать вечерней почтой?

— Нет! — сказал Чаплинский, разрывая докладную на мелкие кусочки. — Придется начинать расследование с чистого листа.

Глава девятая

20 июля 1911 г.

Теплым июльским вечером Владимир Голубев прогуливался по Крещатику. Тротуары на Крещатике были светлыми и широкими — десять человек легко могли разойтись, нисколько не мешая друг другу, но на студента неловко натолкнулся прохожий в соломенной шляпе канотье, знававшей лучшие времена. Студент чертыхнулся, но сразу же прикусил язык, увидев, что перед ним беспомощный слепец с тросточкой, которой он дробно постукивал по тротуару. Голубев хотел пройти мимо, но слепой, цепко ухватив рукав рубахи, обратился к нему с нижайшей просьбой перевести его через улицу. Владимир скорчил гримасу неудовольствия, потому что синие очки, закрывавшие половину лица слепого, не могли скрыть, что он был евреем. Да и по выговору нельзя было не узнать уроженца еврейского местечка. Но не отказывать же калеке! Голубев нехотя взял еврея под костлявый локоть и повел его через Крещатик. Слепой шел, прихрамывая и спотыкаясь на булыжной мостовой, и все время бубнил себе под нос: