Догматическая система святого Григория Нисского

Данный вопрос был поставлен в первый раз не св. Григорием Нисским и даже не в IV веке. Он явился одновременно с вопросом о необходимости раскрытия догматов, и потому первое решение его мы находим в писаниях апостольских. Св. апостол Павел писал ученику своему Тимофею: измлада священная писания умееши, могущая тя умудрити во спасение, верою, яже о Христе Иисусе. Всяко писание богодухновенно и полезно есть ко учению, ко обличению, ко исправлению, к наказанию, еже в правде (2 Тим. III, 15–16). Следовательно, св. писанием и нужно руководиться в решении вопросов христианской веры и нравственности. А так как св. писание дает самое содержание веры, то, очевидно, отношение к нему человеческого разума должно быть совершенно такое же, какое и отношение его к вере. Он не может изменять писания, говорить больше того, что сказано в писании, — и потому имеет полную возможность убеждаться в истине веры, не подвергая ее никаким искажениям. Так именно и понимали руководительное значение св. писания древние учители церкви. Тертуллиан, например, требовал безусловного подчинения разума учению св. писания, в котором открыта, по его убеждению, вся полнота нужной для человека истины. При существовании евангелия все искания истины становятся, по его мнению, излишними и бесполезными, потому что для человека вполне достаточно знать то, что ясно открыто в евангелии, — и не знать ничего, противного откровению, значит знать все [130]. Тертуллиан высказал свою мысль с обычною горячностью, но в сущности был совершенно прав. Он потому вооружался против еретического рационализма, что еретики принимались за исследование христианства с прямою целью проверить истину Христова учения при помощи Аристотеля и других языческих авторитетов. Это было грубое заблуждение, а потому оно и вызвало против себя резкий, протест. В более мягкой форме верное суждение Тертуллиана разделялось всеми христианскими богословами древней церкви. Даже главный ревнитель разумной веры Климент александрийский по вопросу об отношении разума к св. писанию признавал безусловно необходимым подчинить человеческий разум непогрешимому водительству божественного откровения. Он прямо говорил, что разумные исследования в области веры тогда только могут получить значение истины, когда они подтверждаются св. писанием, которое имеет в этом случае силу непререкаемого авторитета  [131]. Поэтому, в доказательство справедливости или несправедливости того, о чем свидетельствует разум, нужно указывать на божественное писание [132] и не прежде принимать показания разума, как только убедившись, что они вполне согласны с показаниями писания [133]. На это руководительное значение св. писания с особенною настойчивостью указывали боровшиеся с арианством отцы IV века. Св. Афанасий александрийский, стремясь ограничить произвол рационализма, высказал требование, чтобы христианские богословы признавали за истину лишь то одно, что ясно возвещается в св. писании. Совершенно согласно с Тертуллианом, он утверждал, что в писании заключается вся, необходимая для человека, полнота истины [134], — а потому задаваться еще новыми вопросами, добиваться еще большего знания — излишне и вредно. Человеческий разум должен довольствоваться тем, что открыто ему, и не осмеливаться дополнять св. писание своими собственными измышлениями [135]. Вполне разделяя это мнение, св. Василий Великий спрашивал: „какой же еще способ критики может быть справедливее того, как, сравнивая учение (Евномия) с учениями, преданными нам от Духа, принимать то, что найдется с ними согласным, и не верить и бежать, как от врага, от того, что им противно?“ [136] Вполне определенный ответ на этот вопрос мы находим в творениях св. Григория Нисского.