Бог здесь – это не некое отдельное существо, но таинственная глубина всякого существования. В других работах Тиллих говорит о Боге еще точнее, как о глубине и одновременно как о бездне бытия. Глубине, потому что из нее проистекает, с нею связано все существующее. Бездне, потому что Бог кардинально отличен от всего существующего и Его нельзя, как это происходит в пантеизме, просто идентифицировать с миром. И такой язык не является «либеральным нововведением». Для сравнения приведу слова св. Григория Богослова: «Божественная природа есть как бы некое море сущности, неопределенное и бесконечное, простирающееся за пределы всякого понятия о времени и природе. Если наш ум попытается создать слабый образ Божий, созерцая Его не в Нем Самом, но в том, что Его окружает, то этот образ ускользает от нас прежде, чем мы попытаемся его уловить, озаряя высшие способности нашего ума, как молния, ослепляющая взоры». Бог для св. Григория – «море сущности», и эти слова точно перекликаются с рассуждениями Тиллиха о Боге, как «глубине бытия». И все же, даже такие возвышенные образы остаются всего лишь образами. Как бы мы ни старались, нам не дано выйти за пределы возможностей нашего языка, нашего разума и наших чувств.
Да, Бога нельзя определить, тем более используя для этого предметы, понятия и явления нашего мира. Тем не менее, когда мы произносим «Бог», мы имеем в виду нечто особенное, скажем, не стул, не красоту, не число двадцать семь. Мы понимаем: есть Бог и есть то, что Богом не является.
Так что же такое Бог?
Лютер в «Большом Катехизисе» говорит так: «Словом “Бог” обозначается тот, от кого мы ожидаем всяческих благ, и в ком мы ищем прибежища во всех скорбях, так что выражение “Иметь Бога” – означает не что иное, как уповать на Него и веровать в Него от всего сердца. (…) только убежденность и вера сердца воздвигают как Бога, так и идола. Если ваша вера и ваше упование правильны, то и ваш Бог также истинен. И, с другой стороны, если ваше упование ложно и ошибочно, то вы не имеете истинного Бога. Ибо вера и Бог существуют только вместе. Итак, я утверждаю, что то, чему вы отдаете свое сердце, и на что вы возлагаете свое упование, является, по существу, вашим богом».
Мой бог – это то, во что я верю. Эти слова подчеркивают, что о Боге невозможно говорить отстранено или «объективно». Бог – это то, что затрагивает, захватывает меня. И только из состояния этой захваченности и имеет смысл говорить о Боге, никак иначе. Объективная речь делает Бога объектом. Для речи, так сказать, субъективной Он является живым субъектом, каким Он и должен быть. Вне такой персональной захваченности говорить о Боге бессмысленно, это будет речь о каком-то воображаемом объекте.
Однако можно возразить, что под это «определение» формально подпадает не только истинный Бог, но и любые ложные божества. И таких божеств (Лютер охотно признает это) существует множество. Для кого-то таким божеством будет идея, для кого-то деньги, для кого-то свой народ и своя страна… Это говорит о том, что или кто является
Если мы свое упование возлагаем на этого Бога, «прилепляем» свое сердце к Нему, то наша вера является истинной. Но именно такой Бог не может быть выражен до конца в образах и понятиях этого мира, поскольку все они ограничены. Любой даже самый возвышенный образ может и должен в какой-то момент оказаться ложным, начать вводить в заблуждение. В конце концов слова «Бог есть» содержат в себе не больше истины, чем высказывание «Бога нет». Ведь Бог – по ту сторону бытия и небытия. В этом смысле атеизм, на самом деле, борющийся не столько с Богом, сколько с его примитивными или утонченными образами, может стать на определенном этапе союзником христианства, ибо помогает освободиться от привязанности к конкретным, ставшим непонятными, чуждыми, слабыми образам Бога, помогает прорваться к Богу Истинному, который за пределами всех наших образов и слов.