Догоняя Птицу

Стояла сумрачная зима. По классу гуляли сквозняки: накануне появления Гиты ветром разбило форточку. (Со временем Лота узнала, что сквозняки, разбитые стекла, треснувшие на пустом месте зеркала, опрокинутые вазы с цветами, маленькие, тревожные полтергейсты были постоянными Гитиными спутниками).

-У нас новая ученица, - объявила классная и назвала Гиту по имени.

Гита стояла перед классом, выставленная на всеобщее обозрение.

Слабый зимний свет, разбавленный ранними сумерками, осторожно трогал ее бледную кожу и тонкие рыжие волосы. Новая ученица выглядела малолеткой. Как семиклассница, перескочившая экстерном через два класса и оказавшаяся в девятом. Зато на ногах у нее были дорогущие дутые кроссовки, каких не было ни у кого. А вместо обычной, как у всех, спортивной сумки через плечо она притащила с собой в школу набитый учебниками кожаный рюкзак.

Гита разглядывала класс, а класс разглядывали Гиту.

Класс находился в более выигрышном положении. Каждый прятался за всеми. Она одна стояла к окну лицом - маленькая девочка в модных кроссовках, о которых она не вспоминала каждую секунду, как делала бы любая девятиклассница на ее месте.

Она была вся на виду, ее лицо было обращено в зиму.

Это лицо Лоту поразило. Оно было сложнее, чем лицо самой Лоты, и сложнее всех других лиц, которые Лота видела в своей жизни. Оно принадлежала девушке из благополучной семьи, но одновременно было в нем что-то тяжелое, мрачное, как у гопницы. Хрупкость болезненного домашнего ребенка, над чьей родословной потрудилось не одно поколение благородных предков, сочеталось в нем с дворовой грубостью хулиганки. И все это Лота видела одновременно. Это потом уже она узнала, что лицо у Гиты способно меняться, как цветной переливающийся календарик: так повернешь - ангел с рождественской открытки, сяк - уличная шпана.

Девятый "А" превратился в одну пару стальных выжидающих глаз. Очертания его общего лица были расплывчаты. Коллектив не имел формы, он был хаотичен. Новая ученица не собиралась ни враждовать с ним, ни противопоставлять себя ему.

Хлипкая Гита смотрела в глаза девятого "А" внимательно, но бесстрашно.

Она мгновенно оценила моральную силу противника.

Оценка ее была невысока.

Затем, опустив глаза, прошла на свободное место.

Тут раздали листки для самостоятельной, и все принялись надписывать в верхнем углу число и фамилию. Придумывать ничего не требовалось, оценка от этого только снижалась. Надо было пересказать пройденную тему, вот и все. Чаще всего классная ни на шаг не отходила от школьной программы. Иногда Лота загадывала, какую фразу она сейчас произнесет. Лота редко ошибалась.

- Я не смогу ничего писать. К сожалению, - громко объявила Гита. - Мне в глаза лекарство закапали!

Глаза у нее были светлые, прозрачные, до самой глубины ясные и холодные, как стеклянные шарики из тех, что в ту пору валялись вдоль железной дороги. Несмотря на общую субтильность и болезненность, чуть опущенные наружные уголки ее глаз делали взгляд вызывающим, дерзким. Было очевидно, что никакие лекарства ей никуда не капали.

Класс оторопел. Так вели себя второгодники, которых отсеяли еще в конце восьмого. Классная тоже не верила Гите, но проглотила как миленькая. В этот миг Лоте показалось, что она боится новую ученицу. Или ее родителей.

И еще: голос. Можно было бы, наверное, сказать, что от звука ее голоса Лота проснулась. Но это было бы слишком. Слишком красиво. И все же именно глядя в ее глаза и услышав голос, она поняла, что скоро все изменится.

-Лотошина, занимайся своей работой, - сказала классная Лоте довольно резко.

Классная была права: Лота уставилась на новенькую, почти не моргая. Словно боялась, что та может развернуться и навсегда уйти туда, откуда явилась, и на всякий случай старалась все-все в ней разглядеть и запомнить. Черный кожаный браслет, утыканный заклепками-шипами. Длинную серебряную цепочку с пятиконечной звездой. Голубоватую губную помаду - эта помада была почти прозрачна, ее можно было бы запросто не заметить.

* * *

Лота подошла к Гите в коридоре сразу же после самостоятельной, которую Лота писала, а Гита нет. Обе появились в школе позже других. Лота проучилась три месяца, но до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке, а Гита и вовсе была свежаком. Вот они и подружились. Это самое простое объяснение. Но позже, когда случилось все то, что случилось, Лоте казалось, что дело обстояло куда сложнее. Их подтолкнули друг к другу невидимые механизмы судьбы, которые пришли в движение. Вообще-то такие вещи обычно понимаешь потом, когда оглядываешься в прошлое, но Лота готова была поклясться: в тот миг, когда Гита вошла в класс, у нее возникло предчувствие.

Вблизи Гита оказалась еще более хрупкой, чем в дверях класса, зато гораздо более дружелюбной и совсем не жесткой, а наоборот, забавной и даже смешной.

-Пришлось написать, что Онегин и Печорин - лишние люди, - пожаловалась Лота, чтобы как-то завязать разговор. - А по-моему, они как раз ничего.