Догоняя рассвет

Несмотря на объединение в себе самых разных гнусных черт от собственнических замашек до изощренного садизма, Оберон внушал уважение смелостью своих мыслей, умением убеждать и имеющейся твердостью характера, поэтому Лирой легко поверил в то, что вампиру дался переворот.

Но беспокоило совсем иное.

— Что с Рю?

Наконец Оберон поднялся с трона во весь немалый рост и приблизился так тесно, что у Лироя дыхание волнительно застопорилось в легких. Этот шаг всколыхнул забытое чувство сильной, но болезненной привязанности, напомнил о длительной привычке быть с Обероном неразлучным.

— Ты ведь не думаешь, что я убил брата своего лучшего друга? — медленно ведя рукой по щеке Лироя, вампир смотрел на него взглядом, полным милости и обманчивого бескорыстия. — Останься, и я отпущу Рю, простив обиды.

— Я не на настолько сильно его люблю, — Лирой отпрянул от прикосновения.

— Мне следовало ожидать подобный ответ после всех историй, которые ты поведал мне в одну из самых дивных ночей моей жизни, — Оберон не преминул вновь растревожить душу делами прошлых лет.

Отвлеченный давящим на грудь змеем презрения, Лирой не заметил, как на запястья вдруг опустилась тяжесть металлических кандалов. Схватив под руки бедного Моретта, привратники тьмы потащили его из зала.

— В зеркальную комнату, — приказ Веноны эхом разлетелся под каменным сводом, прежде чем за спиной запахнулись двери.

Лирой оказался не в том положении, чтобы сопротивляться двум превосходящим по силе вампирам. Он следовал в покои Веноны, предвкушая оказаться в знакомой, некогда располагающей к отдыху обстановке, обустроенной капризной женской рукой, а кроме того — представлял плен своих отражений.

Зеркала висели на стенах комнаты, стояли возле комода и напротив кровати, но едва ли говорили о чрезмерном себялюбии хозяйки, ведь уверенной в своей притягательности Веноне не требовалось столько подтверждений ее красоты.

Зеркала, в которых Лирой всюду видел закованное в кандалы вампирское отродье, служили инструментом воплощения магических чар.

— Помнишь это место? — неспешным шагом вошла Венона, отпустив вампиров легким взмахом руки. — Что мы видели с тобой в этих зеркалах, предаваясь неудержимому желанию? Ты, я, Оберон, — мечтательная усмешка пробежала по алым губам женщины, — признайся, нам было хорошо.

Лирой не хотел даже допускать мыслей об этом, поскольку с содроганием вспоминал, чем обернулись для него эта долгая тесная связь. Он стоял посреди зеркальных покоев, бросая исподлобья взгляд на Венону, и думал о том, что предпочел бы быть вечно гонимым семьей, чем вернуться хоть на минуту во времена, о которых женщина говорила с улыбкой.

— В вампирах мне больше всего привлекательна похоть. Потворство голоду и желанию своего тела, — вслух размышляла Венона. — Оберон обратит меня, когда моя красота достигнет пика расцвета, и я смогу запечатлеть в вечности свой лучший возраст. А пока я недостаточно хороша для тебя, Лирой, верно? Как быстро ты успел обзавестись подругой и забыть, кто облегчил твое одиночество, — остановившись у зеркала, ведьма взглянула на отражение, в котором возник образ Амари, — мне притвориться ей, чтобы воззвать тебя к тем первобытным чувствам, которые ты испытывал рядом со мной?

— Только если не побоишься спрыгнуть с высокой башни, — ироничным намеком, понятным ему одному, Лирой подсказал, что Веноне не воссоздать ту лихую бесшабашность, что была присуще девушке, сразившей его сердце.

Очевидно, не разобравшись в высказывании, Венона высокомерно задрала нос.

— В этих зеркалах таится прошлое, настоящее и множество вариантов будущего. Тебе интересно, что ждет впереди?

— Надеюсь, бочонок вина и любимая женщина на шелковых простынях.

Венона надула губы. Ее темные брови приподнялись с надменным недоумением.

— Оставлю тебя подумать над другим развитием событий.

И на этом она покинула комнату, двигаясь с неизменной грацией королевской особы. По ту сторону дверей раздался двойной щелчок, заперев Лироя в компании собственных отражений.

Убедившись, что Венона не намеревалась более возвращаться, он нырнул лицом под куртку, чтобы зубами стянуть с ворота сорочки приколотую самодельную отмычку, ношение которой обязывал статус вора, и вставил острым концом в замочную скважину кандалов. Прощупав стержнем внутренний механизм, Лирой начал постепенно поворачивать заколку, повидавшую разных преград и препятствий, пока не услышал звонкий лязг. И хоть звук был обыденностью для вора, умевшего орудовать отмычками, мысленно Лирой все же поздравил себя с очередной победой над запертым замком, как впервые.

Освободив обе руки, он прошелся по комнате в какой-то смутной надежде застать у Веноны что-то полезное и компрометирующее, и то, что Лирой увидел чуть погодя, заставило его прийти в глубокий панический ступор.