Догонялки

«Представь трех царей, караванов движенье
к пещере; верней, трех лучей приближенье
к звезде, скрип поклажи, бренчание ботал
(Младенец покамест не заработал
на колокол с эхом в сгустившейся сини).
Представь, что Господь в Человеческом Сыне
впервые Себя узнает на огромном
впотьмах расстояньи: бездомный в бездомном».

«Бездомный в бездомном»… Похоже на меня самого. Или — на слоган капитана Немо в его «Наутилусе»: «Подвижный в подвижном».

Я улизнул от общей веселящейся толпы и залез на крышу Акимовского долгостроя. Ровный, нетронутый снег. Девственный. По нему даже ходить жалко. Я опустился на колени, закутался по-плотнее в полушубок. Снизу от реки полыхнуло пламя. Аким расщедрился: выкатил бочку смолы. Теперь высокий костёр и освещал, и веселил людей. Женский визг и смех чуть приутих, заиграли музыка. На льду реки развернулись две стенки — мужская и женская. Начали по очереди наступать друг на друга под припевки. Потом развернулись кольцами хороводов.

Над плясками, частушками, над смехом и пламенем — огромное чёрное небо. Очень чёткий, крупный рисунок созвездий. А вот и Большая Медведица. Как тогда. Ровно год назад я лежал связанным в дровнях. Смотрел вверх и видел такое же небо. Меня везли на казнь, меня везли по «Святой Руси», меня везли в 12 веке. А я ничего этого не понимал! Даже представить себе не мог. Господи! Какой же я был глупый! Совершенно не… от мира сего. От этого мира — совсем. Сколько же всякого разного обрушилось на мою бедную голову за этот год! На мою душу. В памяти всплывали картинки столь недавнего прошлого. Юлька, плачущая над моими зубами, расширяющиеся зрачки Хотенея, обнаружившего под платьем мою голую кожу, остановившиеся зрачки Фатимы, возмечтавшей меня убить. Заплывшие, после изнасилования и комаров, глаза Марьяши. Тоскливо-внимательные глаза смоленской княжны. Остекленевшие, чудовищно расширенные глаза Елнинского «россомаха». Глаза Фанга сквозь полотна бинтов, когда он рассказывал о древней руси. Затуманенные глаза Трифены после «посещения царства божьего»… Глаза, в которые я смотрел. Глаза, которые смотрели в меня. «Бездомный в бездомных»…

Я хмыкнул про себя. Можно сказать, что я вышел на второй уровень. Как в какой-нибудь компьютерной игре. Боже мой! Когда-то были компьютерные игры, стрелялки, бродилки… Какой-то совершенно чужой для меня теперь мир.

А здесь… Здесь не уровни, здесь, как в аду — круги. Первый был у Юльки в избушке. Где с меня слезла кожа. Где я был просто истекающим гноем куском мяса. Выжил, дорос до уровня хомосапиенса «не-дохлус вульгарис».

Потом был второй, в Киеве. «Орудие говорящее», рабёныш-игрушка. Там я тоже много чего потерял. «Первая брачная ночь лишает невинности и избавляет от иллюзий» — русская народная мудрость. Но кое-что — осталось. Не только жизнь, но и мозги, и свобода.

Был и третий круг. Квест Буратины. Не столь уже наглого и самоуверенного, но ещё вполне глупого, «деревянного». Беглый холоп. Отброс из отбросов. Буратино убегающий — кукла взбесившаяся. Убежал, добежал, спрятался.

Попал в «четвёртый круг». Снова другой социальный статус, иное душевное состояние. Есть семья. Хоть я им и ублюдок. Есть команда. Хотя я им… сопляк-колдун? «Мудрый ребёнок»? Главное — есть люди, которых я называю «своими». И которые так же думают обо мне.

Этот мир уже не пытается меня постоянно уничтожить. Только — изредка. Но жить здесь уже можно. В этот «круге» этой моей второй жизни. Всё становиться понятнее, устойчивее, спокойнее. Меньше героизму — больше толку.

В наступающем году будет «пятый круг» — «боярский сын Иван Акимович Рябина»… Звучит. Доведу до ума вотчину, соберём боярскую дружину «установленного образца», Аким получит боярскую грамоту, цепь и шапку. Будем являться на ежегодные сборы «конно, людно и оружно». Нести «государеву службу» и аккуратненько уклоняться от неё — у меня и своих дел по горло. Буду жить-поживать, да добра наживать. Как в конце каждой доброй сказки.