Догонялки

Трифена довольно внятно объяснила — что в церковке наиболее ценного. Из того, что можно легко унести. Ну вот, Ивашка-попадашка, ты уже и в церковные воры заделался. Но я же исключительно из лучших побуждений! Сами понимаете — хозяйство осталось без присмотра: попа-то нет, а народишко-то у нас, сами знаете… пропьют, прогуляют, испортят, поломают… В общем — тащу иконку в коробчёнке.

«Вор у вора — дубинку украл» — русская народная мудрость. Прямо про меня, отца Геннадия и эту доску крашеную. Хорошо жить по фольклору. Чувствуешь себя умнее. Но — больно. Ка-ак навернулся… Но ящик с иконой — вверху. Как авоську с бутылкой водки — сохранил в целостности. Мокро, темно, скользко… А вот Сухану — хорошо, он же зомби. У него же — идеальный баланс.

Только Трифена, у него на плече сидючи, изредка ахает. Так это… по-древнеспартански. В смысле — по «Таис Афинской». Там кто-то из этих лаоконистов сразу двух женщин на плечах бегом нёс. Добавлю исключительно из личного опыта: с двумя девушками на плечах бежать удобнее, чем с одной — на бегу не перекашивает. Мы так как-то в кино пошли. Они, естественно, собирались, пока мы уже опаздывать не начали. Тут я двух подружек на плечи как эполеты — и бегом. Нормально. Лет двадцать спустя как-то захотел повторить, но, или я — сильно ослаб, или подружки — чересчур поздоровели… Э-эх… Ё… А лужи тут глубокие наливаются. И — мокрые.

Вокруг села — тын. Ворота, естественно, заперты. Туземцы — двоечники, расслабились совсем. Разбойников на них давно не было. У них из-под ворот ручей глубокий бежит, а они такую щель заложить и не подумали… Пришлось лезть в вымоину под воротами, пробираться внутрь и вынимать воротный брус. Помниться, я не так давно радовался, что у меня бандана сухой оставалась? Теперь радоваться уже нечему.

Глава 161

В сарае на поповском подворье, где нам должно было быть подготовлено место для «кости бросить», стоял храп и запах свежего перегара. Конечно, я не «жена верная». Которая, как известно, по тому, как муж ключ в замок вставляет, может определить где, что, сколько и с кем муж принял. Но, как всякий нормальный русский мужик, я прекрасно отличаю суточный перегар от, например, получасового.

Странно — Чарджи не злоупотребляет. Да и не храпит он — я знаю, я с ним спал. Не в смысле… а в смысле… Факеншит! Как же тяжело с этими… гендерно-взволнованными. В любой казарме пытаются найти публичный дом. Да я бы и сам с удовольствием нашёл! В смысле — публичный дом в казарме. В смысле… а, без толку — не объяснить. «У кого что болит — тот про то и говорит» — русская народная мудрость. Тяжело с «больными».

Но Чарджи не храпит — я точно знаю.

Лёгкий шорох. Опаньки! Я такой шорох уже слышал — шорох клинка, извлекаемого из ножен. А в сарае… «хоть глаз выколи». Как бы не «выкололи»… Тихий голос Чарджи:

— Кто?

Интересно, вопрос не от храпа, а сбоку, чуть ли не из-за спины. Боец хренов! Так же и испугать до смерти можно!

— Спокойно, Чарджи. Свои.

— Постой. Свет вздую.

Опять — «смерть попаданца». Не — «включу», не — «зажгу» — «вздую». Свет, оказывается, можно «вздуть». Если это свет от огня. Других управляемых источников света здесь нет, а огонь постоянно «вздувают». Ну, это просто надо знать. Что так здесь говорят и делают.

Делают это всегда медленно и долго. Справа от входа вдруг сыпятся искры. Стук камня по железу, пыхтение. Наконец, возникает красненький светлячок — трут загорелся. Светлячок пульсирует в такт слышному дыханию, разгорается… И появляется огонёк свечи. После наряжённого вглядывания в абсолютную темень деревянного ящика, каковым является всякое здешнее строение — просто ослепительный. Слепит-то он здорово, а вот света даёт мало: смутно видны два незанятых «спальных места» у левой и передней стен сарая и какая-то куча тряпок у Чарджи за спиной, у правой стенки. Вот эта куча и храпит. А теперь — попукивает.

— Сухан, барахло — туда, девку вон туда. Рогожку с неё сними.

— Поповна?

— Чарджи, у меня-то поповна, а у тебя-то кто?

— Попадья.

Что?! Ё! Не хрена себе! У неё же муж ещё в домовине на столе лежит! А у моей — отец… Мда… Чарджи объясняет немногословно:

— Селяне… пили-пили… приходили-уходили… вдова с каждым за помин… я насчёт книг сказал… она говорит: «потом». Я тут прилёг. Она книги принесла — вон лежат. Никакая. Стали смотреть книги, она на постель мою присела… потом свечка упала, потухла. Ну, я её в темноте-то… пьяненькую… а чего нет, когда она сама… руки-ноги по сторонам разбрасывает… Как кисель: пни — колышется. А твоя как? Тоже лыка не вяжет? Вином, вроде, пахнуло…

Слева, из-под постельной кучи, в которой устроилась Трифена, доноситься полувсхлип-полувздох. А у меня начинают судорожно крутиться в голове шарики с роликами, выискивая наиболее прибыльный вариант дальнейшего развития событий. Лёжа в куче алтарных покровов в церкви, Трифена успела рассказать, что немалую часть церковной утвари и книг её отец-покойник хранил не в храме, а в доме.