Договор с дьяволом

– Не бери в голову… – И после паузы: – Я могу принять душ? Жарко что-то становится.

Он молча проводил ее в ванную, показал свой купальный халат, принес большое банное полотенце и, вернувшись в комнату, хлопнул полстакана водки, закусив долькой лимона…

Она вышла в халате, с мокрым сияющим лицом. Вскинула руки к голове, взъерошила свои распущенные по плечами волосы и спросила с улыбкой:

– А этот твой диван небось скрипит, как сумасшедший?

– Ox! – ответил он.

– Какая прелесть! – воскликнула она и положила руки на его плечи. Пояс был не завязан, и халат распахнулся сам…

Встретились уже в темноте. Филя сказал, что поднимался на площадку, послушал. А слышимость в доме нормальная – в нужной квартире играла музыка, фон наверняка создавала. Ну и что там сегодня? Судя по мертвой хватке мадам, группен-секс? Или идет обработка «Ванечки»? Оставалось только гадать. Ну да, гадать да догонять – вот и вся работа. Филя нагло припарковался почти у подъезда. А Николай поставил свою «девяносто девятую» за углом дома. В ней и перекусили бутербродами, запили ужин минералкой, после чего заняли удобное место для наблюдения – напротив окон, на лавочке возле детской песочницы.

Наконец под освещенным козырьком подъезда появился Мамедов – Филя сразу указал на него. Он был один. Ангелина осталась наверху, Мамедов был явно нетрезв, его даже покачивало. И закуривал он не совсем ловко: кончик сигареты никак не хотел попадать в огонек зажигалки, и та постоянно гасла.

Потом он подошел к своей «семерке», «вякнул» сигналом и открыл дверцу. Забравшись в машину, стал что-то искать в бардачке, потом выбрался, запер дверь с помощью сигнализатора и, отойдя в сторону, уставился на окна квартиры Ивана Козлова. Ему сильно не нравилось то, что там, вероятно, происходило. Он стоял, куря и засунув руки в карманы брюк, покачивался и бормотал неразборчиво. Затем вдруг резко и зло выплюнул сигарету, развернулся и пошел прочь от машины.

– Давай, Коля, – шепнул Агеев. – Он, видно, будет искать такси. А я тут останусь…

Щербак избрал наиболее удобный вариант. Он дождался, когда Мамедов выйдет к проезжей части, сел в «Ладу», включил свет в салоне и медленно догнал бредущего, покачивающегося мужика. Коротко посигналил. Тот обернулся, увидел машину и поднял руку. Щербак опустил стекло:

– Тебе чего, парень?

– Свободен? – немного заплетающимся языком спросил Мамедов.

– А тебе куда?

– Куда… – Он вздохнул и добавил: – В Измайлово. На Первомайскую…

– Сколько положишь?

Мамедов залез в брючный карман, достал комок смятых купюр, вытянул две сотенных, разгладил на ладони, а остальное сунул обратно в карман. Двести рублей подал Николаю.

– Доволен?

– Маловато… – закапризничал было Щербак, но махнул рукой: – Ладно, садись! – и открыл дверь справа.

Мамедов рухнул рядом с ним на сиденье. Щербак выключил свет и тронул машину.

– Вот же бы-лять! – неожиданно выругался Мамедов и полез в карман за сигаретой.

– Ты про кого? – проявил участие Щербак. Он включил прикуриватель, протянул огонек пассажиру, а втыкая на место, заодно нажал клавишу магнитофонной записи. Само устройство было смонтировано под панелью.

– Пра ба-бу… – Мамедов предпочитал говорить по слогам.

– Че, не дала, что ль? – засмеялся Щербак.

Мамедов вдруг подозрительно уставился на него.

– От-ку-да зна-ешь?

– Ха! А я когда такой, как ты, меня тоже выгоняют! – продолжал смеяться Щербак. – Не горюй, парень! Наше от нас никуда не денется! Утром похмелишься и тащи ее в койку.

– Пра-виль-на… – проговорил Мамедов и успокоился.

Но его молчание длилось недолго. Похоже, что злость, бушевавшая в груди, никак не проходила. Он всем телом повернулся к Щербаку, чтобы начать очень серьезный и важный – ничуть не меньше! – разговор о неверных бабах. Ну о чем же еще и можно-то порассуждать со случайным водилой, которого ты больше никогда не увидишь? Да и он тебя – тоже.

Из его недлинного, но чрезвычайно насыщенного эмоциями рассказа выходило, что он – вполне благополучный человек, при деле, при деньгах, пусть не слишком больших, имеет свой семью, в которой жена и четыре дочки – одна другой краше, – вдруг встретил женщину.

– Бывает, – с тяжким вздохом, с огромным пониманием поддержал исповедь Щербак.

– И влэзла она мне в душу! – воскликнул Мамедов. – Вэришь, зэмляк?

– Тяжелый случай, – подтвердил Николай.

– О-очень тяжелый!…

Оказалось, что женщина, которой он, человек с нежной и очень ранимой душой, отдал все свое сердце, не захотела его понять. С другим осталась. И он ушел сам, потому что гордый. И никому не позволит топтать ногами свою гордость. Но даже и не это особенно возмущало Мамедова.

– Нет, ты скажи, земляк… – Странно получалось: круглое, крестьянское лицо Щербака ну никак не выдавало в нем даже отдаленно жителя Кавказа, а ведь родился он на Ставрополье, и получается, что какие-то флюиды все-таки чуял нетрезвый дагестанец. – Ты мне скажи! – настаивал он. – Ну изменяет она мужу. Да, у нее есть муж. Старый человек. Это понятно. Но как можно изменять любовнику?! Скажи, как?!