Договор с вампиром

Ну и ну! Сам себе удивляюсь. Только вчера я до хрипоты спорил с дядей, отстаивая равноправие, а сегодня рассуждаю как какой-нибудь сноб-аристократ. Из каких бы слоев общества ни происходил мистер Джеффрис, но он – человек умный и образованный. У него живые глаза и удивительно подвижное лицо. Чувствуется, он пытлив и любознателен, а это прекрасные качества для газетчика.

Общение с мистером Джеффрисом было настолько приятным, что я решил показать гостю замок (за исключением дядиных покоев). Когда мы поднимались по каменной винтовой лестнице, я спросил у него:

– Мне пришлось переводить дядино письмо, адресованное вам в Бистриц, и я невольно узнал, что вы задумали написать статью для лондонской "Таймс". Насколько понимаю, вы хотите взять у дяди Влада интервью? О чем будет ваша статья? О трансильванской истории? Или вы хотите расспросить дядю о достопримечательностях нашего края?

Услышав мои вопросы, мистер Джеффрис даже просиял. Я еще раз удивился необычайной подвижности черт его лица, как будто оно сделано из гуттаперчи.

– Не угадали, – ответил мне англичанин. – Я собираюсь писать в основном о вашем национальном фольклоре. Ваш дядя много знает о поразительных суевериях, которые...

– Да, – довольно резко перебил я Джеффриса. – Мы вдоволь наслушались крестьянских вымыслов.

Думаю, гость уловил сердитые нотки в моем голосе и сразу же постарался исправить допущенную оплошность.

– Конечно, у современного человека подобные суеверия не вызывают ничего, кроме усмешки. Представляю, как они донимают вашу семью. Думаю, вы не раз задавались вопросом: ну как можно верить в подобную чепуху? Я отношу себя к рационально мыслящим людям и потому намерен в своей статье показать всю глупость этих суеверий. Я постараюсь, образно говоря, вывернуть их наизнанку, чтобы читатели поняли: суеверия не имеют под собой никакой реальной основы. Из писем вашего дяди мне стало ясно, что он готов мне в этом помочь. Очень любезно с его стороны.

– Дядя – удивительный человек, – промолвил я, успокоившись. – Он очень щедр к нам, а то, что он предпочитает затворническую жизнь... что ж, у каждого есть свои слабости.

– По-моему, это вполне нормально. Зачем вашему дяде общаться с теми, кто считает его чудовищем?

Едва Джеффрис произнес эти слова, я сразу же понял: у журналиста тонкое чутье. Конечно, он был прав. Сказанное Джеффрисом убедительно объясняло, почему В. общается только с нами и кучером Ласло, но избегает слуг. Вчерашние предостережения Машики Ивановны мгновенно утратили их пугающую неопределенность, а презрительные слова дяди о крестьянах больше не казались мне "феодальным пережитком". Простая и логичная позиция Джеффриса подействовала на меня, как солнце, рассеявшее тягостную мглу.

Я рассказал журналисту о желании дяди отправиться в Англию. Чем больше я говорил об этом, тем ярче вырисовывалась для меня самого воодушевляющая перспектива вырваться отсюда и забыть о крестьянских суевериях. Мы побеседовали с Джеффрисом об отсталости Трансильвании по сравнению с быстро меняющимся миром. Он напрямую спросил, не тяжело ли нам жить в этой глуши. Я не стал таиться и ответил, что тяжело: деревня вымирает, а оторванность от цивилизации сказывается на нас не лучшим образом.

Затем наша беседа перешла на более приятные темы. Мы говорили об Англии. Из широкого окна гостиной в северном крыле, где мы очутились в ходе нашей прогулки по замку, открывался захватывающий вид. Замок стоит над пропастью глубиной никак не меньше тысячи футов. Дна ее не видно, а вокруг до самого горизонта простираются зеленые леса.

– Боже милосердный, – изумленно выдохнул Джеффрис. – Я еще не видел таких глубоких пропастей! Наверное, она уходит вниз на целую милю.

От такой головокружительной высоты англичанину стало немного не по себе. Достав из кармана жилетки носовой платок, он вытер покрывшийся испариной лоб (я подавил ироничную улыбку, увидев, что и платок тоже украшала знакомая монограмма с крупной буквой "J").

Я успокоил гостя, объяснив ему, что глубина пропасти на самом деле значительно меньше, а затем стал рассказывать историю строительства замка. Такое место было выбрано не случайно. Замок поставили на вершине скалы, и пропасть защищала подступы к нему с востока, севера и запада Уязвимой оставалась только южная сторона, откуда и исходила главная угроза (я имел в виду набеги турок). Джеффрис слушал с неподдельным интересом. Достав блокнотик, он даже стал делать пометки, однако вид из окна действовал на него угнетающе. Тогда я предложил гостю перейти в центральную часть замка, в мрачноватую, похожую на пещеру гостиную, где когда-то мои далекие предки принимали именитых гостей. Англичанина весьма впечатлило превосходное состояние старинной мебели и роскошных парчовых шпалер, часть которых была расшита золотом. Когда мы подошли к громадному, значительно превышающему человеческий рост портрету, что висел над очагом и занимал собой изрядную часть стены, Джеффрис затаил дыхание. Он повернулся ко мне и с удивлением спросил:

– Это... ваш портрет?