Договорились. Часть 2

Настена махнула рукой и отправилась на поиски напитка. Игнатьева подключила свой телефон к колонкам и выбирала песню. Сиран плавала по гостиной под беззвучную мелодию. Карина кусала губы, представляя, как Зайкин плескается в бассейне абсолютно голый.

– Наконец-то, остались одни девчонки, – выдохнула Игнатьева, включив танцевальный хит.

Карина усмехнулась и выплеснула в стакан остатки биттера – хватило на глоток. Настена вовремя вернулась с бутылкой хереса. Игнатьева к ним присоединилась.

Все трое развалились на диване и наблюдали за тем, как Сиран наворачивает слепые круги, совершенно не слыша громкий хип-хоп, под ритм которого ни одно ее движение не попадало.

– Сир, ты еще с нами? – крикнула Игнатьева.

Девушка резко остановилась и прокрутилась на одной ноге, чуть не упав. Тонкий смех плавно лег на латинскую музыку, которая пришла на смену первому треку.

– Да, я с вами. Что-то меня развезло.

Она задрала подол до колен и направилась к дивану. Стройные ноги ступали тихо по гладкому полу. Пятки едва касались паркета.

– Ну, что, пошепчемся, о своем, о девичьем? – Игнатьева обернулась на соседок по дивану и коварно улыбнулась.

Карине померещилось, что в глазах ее блеснули очертания дьявола.

– Начинай, – хмыкнула Настена и откинула голову на мягкую спинку.

– Кар, когда свадьба?

Резкий вопрос вогнал Карину в тупик. Она не сразу сообразила, что обращаются именно к ней. «Свадьба? Какая свадьба?» – сознание отупело из-за алкоголя. Настена с Сиран уставились с усмешками, но в ожидании.

– Ты о чем?

– О вас с Зайкой, – недовольно протянула Игнатьева, будто объясняла слишком очевидные вещи.

«Блядь, неужели все настолько плохо?» – досадовала Карина, глотнула терпкое вино и нервно посмеялась с опозданием.

Сиран присела с краю рядом, посмотрела ей в лицо и произнесла:

– Это же прекрасно. Я так рада за вас. Особенно за Зайку.

Все три девушки покосились на нее с недоумением и хрюкнули от смеха одновременно.

– Не в этой вселенной, не надейтесь, – стерва в Карине пыталась сохранять остатки былой гордости, а перед глазами маячило голое тело, жилистое, крепкое, изящное.

– Да они там тебя не слышат. Здесь только мы, – Игнатьева махнула на лестницу, ведущую вниз. – Можешь всем спокойно делиться.

– Мне нечем делиться. Увы.

Спасаясь от необходимости говорить и признаваться, Карина сделала большой глоток, хотя даже через опьянение осознавала, что отнекивается по инерции, когда уже поймана с поличным.

– Ладно, спрошу по-другому. Когда ты поняла, что влюбилась? – Игнатьева умела настаивать.

Карина прорычала от бессилия. Получилось, как у раненного тигренка.

– Серьезно? Нам че больше обсудить нечего? Может, ты поделишься с нами своими чувствами к Гоге?

– Легко, – Игнатьева повалилась на бок и уперлась локтем в диван. – Я его люблю. Сильнее всего в этой жизни.

– Прям так? – усмехнулась Карина, хотя не находила особых поводов для сомнений, просто хотелось язвить.

– Прям так.

– Сильнее, чем семью?

Игнатьева вздохнула, подумала недолго и ответила.

– Да. Походу сильнее.

Настена округлила глаза и, выпив вина, спросила:

– Даже сильнее, чем маму?

– Маму особенно, – голос Игнатьевой мгновенно загрубел, как будто хитином покрылся, под которым пряталась зароговевшая злость.

Настала пауза. Все чувствовали себя неловко, но никто не решался задать следующий вопрос. Самой смелой оказалась Сиран.

– У тебя тоже трудные родители?

Она вздохнула и задрала голову, чтобы допить остатки «Кампари». Карина оперативно подлила ей хереса, а сама удивлялась Игнатьевой, потому что всегда считала ее примерной дочерью. Ее родители именно о такой мечтали: чтобы и ум, и красота были на месте, и одевалась элегантно без вульгарности, и поведение соответствовало нормам, и парень был один на всю жизнь, да по любви.

– У кого они нетрудные, – усмехнулась Игнатьева.

Мелодия сменилась на более динамичную из старого панка. Заиграли быстрые биты и бас-гитара. В конце отбивали барабаны. Воздух наполнялся сочными звуками и становился плотнее.

– А в чем проблема? – любопытство в Настене победило осторожность.

– Гога им не нравится.

Девушки переглянулись между собой, обменявшись удивлением.

– Классика, – цокнула Карина.

Музыка снова заполнила воздух, пока они молчали. Игнатьева пила глоток за глотком, пусто глядя в пол, а потом продолжила сама без всяких вопросов.

– Дело не в Гоге. Ей, в принципе, никто не нравится. Она только себя любит. А я должна была стать ее полной копией, ходить так же, говорить так же, даже одеваться так же. Типа элегантность не устаревает, – девушка спародировала тон великосветской дамы позапрошлого столетия и посмеялась. – И любить я тоже должна была только себя. А я такой и была. Сучкой высокомерной.

На последних словах она посмотрела на Карину и усмехнулась.

– Думала, это норма.

– Неужели чистая любовь к Гоге тебя преобразила до неузнаваемости? – сарказничала Карина.

Игнатьева хохотнула.