Опять помолчали. Карина умирала от любопытства, прислушиваясь к их голосам, которые становились все дальше, и нашла повод остановиться — достала телефон и стала впустую тыкать на иконки приложений, переходя из одного в другое.
— А у него ведь нет… никаких обременений. Может, у вас… и выгорит, — обреченно заметил Варданян и через долгую паузу добавил. — Только на свадьбу не приглашайте. Я там все разнесу к херам.
Следующая пауза оказалась слишком длинной. Карина не стерпела и посмотрела назад. Они снова целовались. Уже без страсти, а с нежностью, но не могли оторваться друг от друга. Карине пришлось сообщить об этом Игнатьевой и Зайкину.
— Опять они за свое, — Игнатьева уткнула руки в бока и продолжила воспитательским тоном. — Ну, ни на минуту нельзя оставить.
Она пошла к ним решительно. Настена пока не обращала внимания, а Варданян одним глазом уже отслеживал угрозу и торопился насладиться счастьем, пока их опять не разняли. Карину это позабавило.
— Вард, отлипни от нее уже, друзья так не целуются.
— Это просто очень крепкая дружба, — бурчал он Настене в рот.
— Ну, конечно, мы с Гогой тогда тоже закадычные друзья.
Настена захихикала. Поцелуй сам собой прервался.
— Ой, не хвастались бы своим счастьем, — кофейный взгляд выстрелил в Игнатьеву всем своим недовольством.
Она переключилась на девушку.
— А ты, Настена, какого хера ему это позволяешь?
Та игриво пожала плечами, все еще хихикая.
— Не знаю. Люблю, наверно, потому что.
— Насте-оо-нааа, — стонал Варданян, закрывая лицо шарфом, а потом опять рыпнулся в ее сторону. — Ну, пустите меня к ней.
Гога его быстро усмирил кулаком в грудь. Игнатьева действовала убийственным взглядом. Зайкин крикнул издалека:
— Все, ему мозги в конец расплющило.
— Мне сердце расплющило, а не мозги.
Настена не сдержала влюбленность и провела ладонью по его лицу. Парень зарумянился и успел поцеловать ее пальцы до того, как она их отдернула.
Несмотря на драматичность ситуации, все смеялись. Парочку пришлось всю дорогу до набережной разнимать. Игнатьева подговорила Карину окружить Настену и тесно держать между собой, чтобы не сбежала. Зайкин и Гога возились с Варданяном. Тот сходил с ума. А всем было весело.
Пока Варданян, вскочив на гранитные перила, угрожал кинуться в воду, если его не сведут с любимой, Игнатьева уводила ее дальше. Парни вместо того, чтобы стаскивать его на тротуар, подталкивали друга. Настена постоянно оборачивалась и хихикала.
— Давай, уже. Раз решил, — кричал Гога. — Тебя все равно к ней никто не подпустит.
— Вард, мы напишем на надгробии, что ты первый в мире человек, который умер от переизбытка любви в организме, — издевался Зайкин.
Девушки шагали быстрее и уходили все дальше. Мужские крики стали тише и менее разборчивы. Наконец, Игнатьева остановилась, но Настену из объятий все равно не выпускала. Карина подошла к мраморным плитам, чтобы ближе рассмотреть спокойную реку.
Небо было еще ночным, хотя по часам наступило ранее утро. Солнца не было даже в зачатке. Город освещали фонари, фары машин и подсветка зданий. Золотой шпиль напротив вонзался в небо, прямо в звезду, далекую и едва заметную. Снизу доносилась сырая вонь и всплески воды. Вокруг галдела пьяная молодежь. Такие же тусовщики, вывалившие из ночных баров развеяться под утро.
— Держись, Настен, — утешала Игнатьева. — А то накосячите. Потом…
Настена понятливо кивала, пыхнув на прядку волос, которая выбилась из пучка, а потом резко опрокинулась на перила и завыла.
— К черту все! В монастырь уйду!
У Карины сердце сжалось. Она обняла подругу за плечи. У той уже текли слезы. Игнатьева к ним прильнула.
— Я устала, девочки, — уже ревела Настена. — Устала от этой вечной… неудовлетворенности. Мне всегда как будто чего-то остро не хватает. Нервы буквально чешутся! Невыносимо.
Подруги слушали внимательно, не нужно было ничего говорить и перебивать не нужно. Никакие слова тут не имели смысла и эффекта. Карина гладила ее по спине от самой шеи до поясницы и про себя тоже плакала.
— И я даже обвинить его толком не могу, потому что он никакой не козел, — тянула Настена утонченным до лески голосом. — И не портил мне жизнь. И Сиран у него хорошая. И семья это, действительно, важно. Но мне так обидно…
Всхлипывания мерно совпадали с плесками волн о гранит. Вода медленно точила камень.
— Иногда я загоняюсь и начинаю думать, что он просто мной играет. И собой играет. Что, на самом деле, решение ведь очевидно. Ему просто так удобно. И я тут под боком. И Сиран, и семья. Неплохо устроился. А я только унижаюсь и страдаю.