— И зачем мы вообще здесь собрались? Вы меня перевоспитать надеетесь? — девушка решила идти внаглую, чтобы поскорее закончить это шапито. — Им за двадцать лет не удалось сделать из меня порядочного человека, а вы за два часа рассчитываете? Тем более я уверена, что ничего плохого не совершала. На моих стримах никто, кроме меня, не страдал. Все только удовольствие получали.
— Ты торговала собой за деньги, — «Печкина» разошлась, глаза наливались яростью.
«Господи, что ты пытаешься защитить?» — недоумевала Карина, а вслух произнесла:
— Вы делаете то же самое.
Члены комиссии вытаращили глаза. Родители вытянулись. А Карина вспомнила слова Зайкина и повторила их:
— Все торгуют собой. Кто-то руками, кто-то мозгами, а я женскими прелестями. Чем я хуже вас?
Губкин хохотнул и погладил усы. Фраза ему понравилась. Он кивнул с одобрением. «Печкина» беззвучно разбухала, а остальные члены комиссии переглядывались между собой.
— Ладно, спасибо, Ермакова. Твою позицию мы услышали, — ректор повернул голову к родителям. — Мария Андреевна, Анатолий Сергеевич, вы желаете что-нибудь добавить? Какое у вас мнение по всей этой ситуации?
У матери уже слезились глаза. Хотел сказать отец, но она его перебила.
— Это все наша вина. Мы такие ужасные родители. Первую дочь загубили, вторая… вот, а третья вообще сбежала, — рыдания она прикрыла платком и отвернулась от комиссии.
Преподаватели испытали еще большую неловкость и зашептались. Губкин хмурился. Карина смотрела на мать сперва с укоризной, а потом сжалилась. Украдкой задела и отца взглядом. Тот впивался в нее странными глазами. В них не было привычной злобы и раздражения. Было что-то щадящее или требующее пощады. Они раскаивались.
— Прости нас, доча, — выдавил он сломанным голосом. — Мы ведь ничего этого не знали.
— И не узнали бы, если бы не комиссия, — буркнула она и отвернулась, обняв себя.
— Ну, что ж, — кашлянул Губкин, — на этом заседание объявляется закрытым. Комиссия удаляется на обсуждение и принятие решение. Результат я вышлю на электронную почту. Всем спасибо, что пришли.
Карина вскочила, чуть не уронив стул. Ждала этого момента и первой вылетела из кабинета. Родители топтались следом. Члены комиссии молча провожали их глазами и, только дверь захлопнулась за последним, заголосили наперебой.
«Бедлам», — покачала головой Карина. Она не понимала, зачем тратить нервы и эмоции на это дурацкое решение, когда оно и так было очевидно. Она спокойно ждала приказа об отчислении и легко подписала бы его без всяких шоу. Жаловаться куда-то она бы точно не стала.
— Кар, погоди, — окликнула мать. — Ты торопишься?
Карина обернулась и посмотрела на родителей. Не хотела с ними ничего обсуждать, хотя понимала, что надо, и лучше момента уже не будет. Они выглядели жалко. После побега Полины совсем осунулись. Мать побледнела, морщины проявились сильнее. Глаза вечно были красными. Отец еще больше ссутулился и похудел заметно. Джинсы без ремня вообще не держались.
— Ну, а вы чего от меня хотите? Нотаций я уже наслушалась.
— Ты не звонишь и не заходишь совсем. Ты ведь единственная у нас осталась, — мать опять заплакала.
— Единственная, которую вы никогда не хотели, — опустив взгляд в пол, увидела острые носы своих сапог с металлическим покрытием. В них отражалась ее обида. — Не вижу причин навязываться. Вам и без меня тяжко.
— Карочка, ну, что ты такое говоришь? Мы ведь любим тебя.
Мать сделала неуверенный шаг к ней. Карина сделала такой же назад. Отец остался на месте и тяжело вздохнул. Брови хмурил в сожалении.
— Разлюбите, когда узнаете, что Полина сбежала из-за меня, — она старалась всеми силами не опускать лицо, не хотела чувствовать себя виноватой, но чувствовала.
— Как это? — мать с отцом переглянулись.
Тяжкий вздох ничуть не облегчил душу. Карина посмотрела на отца и коротко пересказала всю историю с Полиной. Оба слушали молча и шире раскрывали глаза с каждой новой правдой. Мотали головами, не верили. Так и остались в шоке. Она усмехнулась.
— Зачем? — только и спросила мать.
— Я хотела ее спасти.
— Нет, она зачем это сделала?
— Потому что вы не дали ей лишиться девственности с мальчиком, который ей нравился. Вы, наверное, тоже думали, что спасаете ее. Я вас теперь понимаю.
Девушка закачала головой. Боль разрывала грудную клетку. Отец зажмурил глаза сильно, до толстых морщинок на веках, весь скукожился. Тоже рыдал. И мать разревелась. Карина не хотела на это смотреть. Вина никуда не делась. Она разрушила собственную семью. Еще тогда, когда родилась. С этим ей предстояло жить, но она уже записалась к психотерапевту. Надеялась, что когда-нибудь это перестанет приносить столько боли.
Родителей утешать она не стала. Просто сказала спокойным голосом:
— Наверное, вы не самые лучшие родители, которые могут быть. Но и не худшие. Я уверена, что с Полиной все хорошо. Когда-нибудь она сама вернется.
Больше окликать они ее не стали. Карина благодарила их за это.