Договорное право. Книга первая. Общие положения

Во-вторых, действия, о которых идет речь, должны быть совершены умышленно и этот умысел должен быть непременно направлен на цель, заведомо противную основам правопорядка. Один из возможных вариантов – совершение сделки путем мошенничества.

В-третьих, конкретные последствия совершения соответствующих сделок зависят от того, действовали ли умышленно обе стороны (никакой реституции плюс зачисление двухстороннее в бюджет Российской Федерации) или только одна из них (односторонняя реституция плюс взыскание всего, что получила или должна была получить по сделке одна из сторон, в бюджет Российской Федерации).

Теперь о второй норме той же статьи.

Известно, что гражданское законодательство ряда стран считает сделки, нарушающие мораль, недействительными. Интерес представляет в этом смысле п. 1 ст. 138 Германского гражданского уложения, в силу которого «сделка, противоречащая добрым нравам, ничтожна»[281]. Резко негативное отношение к указанной конструкции высказал И.А. Покровский. Подразумевая в первую очередь «добрые нравы», он указывал: «Тем самым мы имеем перед собой не нечто точное и определенное, а некоторую сплошную загадку, разрешить которую юристы до сих пор не в состоянии»[282]. В этой связи автор весьма критически отнесся к самой идее «договоров, противных нравственности»[283].

В послеоктябрьской литературе вопрос о необходимости рассматривать нарушение морали как основание недействительности договора вызывал определенные споры. Так, Д.М. Генкин был активным сторонником признания недействительными сделок, противоречащих морали, рассматривая их как разновидность противозаконных сделок, которые в то время предусматривались ст. 30 ГК 22[284]. Аналогичные взгляды высказывал И.Б. Новицкий, который, в частности, применительно к условным сделкам подчеркивал: «По своему содержанию условие не должно противоречить ни закону, ни морали…»[285]. Тем самым оба этих критерия недействительности – противоречие закону и противоречие морали – ставились на одну и ту же доску.

Оппонентом выступала Р.О. Халфина, которая вообще отрицала какую бы то ни было связь между нарушением морали и признанием по этому основанию сделки недействительной. Соответственно позицию сторонников такого признания она считала «искусственной и надуманной»[286].

Аргументы, использованные Р.О. Халфиной, представляются весьма спорными. Это относится, в частности, к оценке приведенного Д.М. Генкиным примера договора, по которому один из супругов обязуется выплатить другому денежную сумму за то, что тот возбудит дело о разводе[287]. Вряд ли есть основания, следуя за Р.О. Халфиной, усмотреть в данном конкретном случае выход в признании такого договора недействительным, но, как она полагала, уже по иному основанию: ограничению правоспособности или дееспособности лица. Ни с тем, ни с другим как будто бы такая сделка не связана.

Прямая норма о соответствии сделки требованиям морали как особого оценочного критерия появилась впервые в ГК. Для установления пределов действия этого критерия необходимо учесть общее соотношение морали и права. Во всяком случае, формула «право есть минимум морали» сохраняет свое значение. В противном случае пришлось бы прийти к выводу – если учесть соотношение последствий совершения сделок, о которых идет речь в ст. 168 и ст. 169 ГК, – что нарушение морали в гражданском законодательстве влечет более строгие последствия, чем нарушение норм права. В этой связи, на наш взгляд, надлежит, очевидно, воспользовавшись правилами о грамматическом толковании, прийти к выводу, что подобно тому, как речь в ст. 169 ГК идет о нарушении не просто правопорядка, а его основ, указанная статья имеет в виду именно нарушения нравственных основ общества. Думается, что такое решение пресловутой «проблемы запятой» при толковании ст. 169 наиболее соответствует позиции законодателя.

Поскольку в действующем Кодексе речь идет, как нам кажется, все же об «основах нравственности» (имеется в виду, что формулу ГК «основы правопорядка и нравственности» следует толковать, как «основы правопорядка» и «основы нравственности»), высказанные И.А. Покровским опасения по поводу растворения права в нравственности в значительной мере отпадают. Хотя, разумеется, судебная практика, которая по этому поводу будет постепенно складываться, должна иметь в виду указанное соображение и всемерно избегать превращения любых нравственных категорий в юридически значимые настолько, чтобы заключенная с их нарушением сделка была ничтожной и к тому же влекущей, помимо недействительности, переход имущества в доход Российской Федерации.