Договоры в сфере семьи, труда и социального обеспечения

М. М. Агарков констатировал и абсолютную неисследованность в нашей цивилистической литературе вопроса о юридических актах по поводу личных прав, также относящихся к правомерным (как и сделка) и порождающих права и обязанности. Несомненно, писал ученый, что «ряд положений о сделке по аналогии применим и к такого рода актам. Правила, установленные для сделок (отношений имущественного типа), не могут быть перенесены непосредственно на такие акты, как брак, усыновление и т. п.[11], – это вытекает из закона и из сущности акта. Однако не исключается применение к ним по аналогии некоторых правил, сформулированных для сделок»[12]. Подобная возможность «ставит перед юридической наукой задачу создания общей теории юридического акта»[13].

Сделка как волевой акт, подчеркивал И. Б. Новицкий, предполагает, что юридические последствия, на которые она направлена, соответствуют воле ее сторон – в единстве воли и волеизъявления[14].

Эти и другие фундаментальные положения о сделке (участниках, содержании, форме и т. д.) приложимы и к договору. Единственное легальное определение договора содержится в «естественно-логическом» источнике договорного права – ГК РФ (ст. 420): «Договором признается соглашение двух или нескольких лиц об установлении, изменении или прекращении гражданских прав и обязанностей».

Оно совпадает с классической дефиницией российской цивилистики, данной еще Г. Ф. Шершеневичем[15] и другими учеными XIX – начала XX в. и последующими определениями[16].

Как известно, в качестве альтернативы к данному классическому взгляду выступает концепция договора как обещания, сделанного одной стороной договора. Этот подход отражен в доктрине ряда западноевропейских стран, но остается чуждым российскому праву[17], притом что собственно указанное родовое понятие использовалось некоторыми классиками нашей цивилистики. Так, Д. И. Мейер отмечал, что соглашение воли двух или нескольких лиц проявляется в том, что «одна сторона дает обещание совершить какое-либо действие, представляющее имущественный интерес, а другая принимает обещание». Однако одностороннее обещание, подчеркивал автор, не принятое другой стороной, еще не порождает для нее права[18]. Л. С. Таль, исследуя сущность трудового договора, писал: «В фактический состав всякого возмездного договора о труде входят три элемента: обещание деятельности, обещание вознаграждения и взаимность этих двух обязательств»[19].

Договор-обещание, подчеркивает И. В. Бекленищева, не сводится, разумеется, к понятию односторонней сделки: 1) обещание должно быть доведено до сведения того, к кому это обещание обращено; 2) основание обязательной силы обещания лежит на том лице, кому оно предложено, а именно в факте расчета (или доверия) этого лица на сделанное обещание[20].

Наибольший и перспективный интерес представляет влияние данной концепции на применение конструкции преддоговорной ответственности: это позволяет стороне требовать компенсации убытков при одностороннем виновном прекращении переговоров, о возложении ответственности при признании договора недействительным, ответственности за причинение вреда на стадии преддоговорных отношений. Первый и третий варианты не известны российскому праву, а второй не квалифицируется им именно как преддоговорная ответственность[21]. Не исключая развития доктрины гражданско-правового договора в этом направлении, И. В. Бекленищева предлагает «интегративный» вариант определения: «Гражданско-правовой договор – это соглашение двух или более сторон или обещание одной стороны, на которое рассчитывала другая сторона, направленное на возникновение, изменение или прекращение гражданских прав и обязанностей»[22].

Применительно, например, к развивающейся концепции брака-договора[23] в качестве информации для будущего размышления значение имеет иное толкование природы ответственности в недействительном браке (возмещение материального и морального вреда при недобросовестности одной из сторон), а также чисто гипотетически – возможность возмещения материального ущерба и компенсация морального вреда, наступивших вследствие отказа от публичного обещания заключить брак, исторические примеры которой мы имели и в русском, и в зарубежном праве[24].

Признанным в цивилистике является также положение о трех формах существования договора – как соглашения (юридического факта), правоотношения (самого договорного обязательства), им порожденного, и как документа, в котором закреплен факт установления обязательственного правоотношения. Наиболее подробно эта триада разработана О. С. Иоффе[25]. Она, отмечает Д. Ю. Полдников, освещена и словоупотреблением в ГК РФ[26].

Разумеется, возможны и другие его «ипостаси» – в качестве института экономико-правовой категории[27], программы совместных действий, способа организации взаимоотношений сторон, учитывающего их обоюдные интересы[28] и т. д., однако классическими и важными остаются два варианта его рассмотрения из указанной триады.