Когда мы переехали сюда, мама сразу же сняла дом и открыла в нем пансион. Учениц в школе было примерно двадцать. Занятия проходили утром и вечером в комнате в восемь татами. Помню, мама радовалась и говорила, что к ней приходят очень благородные барышни. Однако мама была вспыльчивой и часто ругала девушек. А еще в пансион нередко заглядывали всякие испорченные люди и грубияны. Они смеялись над ученицами, пугали маму или попрошайничали, но она тут же выдворяла их. Из мужчин в пансионе бывали старый хозяин, учитель Камати, который преподавал мне курс средней школы, и электрик. Переписку мама не вела, даже от хозяйки «Омия» письма не приходили. Думаю, мама боялась сообщать кому-нибудь наш адрес. Она не была суеверной, однако отнеслась к словам гадателя из Мамиана серьезно и поверила, что ее кто-то преследует.
Честно говоря, здесь, в Ногате, мне не понравилось. Когда мы только приехали из Токио, то ли по слабости здоровья, то ли из-за того, что меня укачало в поезде, я возненавидел запах угольного дыма… И тут, в шахтерском городке, я с утра до ночи чувствовал эту вонь. Но маме здесь очень понравилось, и мне пришлось терпеть. Со временем я прижился, тошнота прошла, но мне по-прежнему не нравился местный воздух и запах угля…
Я пошел в школу. Там оказались дети со всей Японии, они были грубы и говорили на разных диалектах, порою я их не понимал…
С моего раннего детства мы часто переезжали, вероятно, поэтому у меня почти не было друзей… И даже в школе я завел мало товарищей.
Учась в четвертом классе средней школы, я стал проявлять усердие и смог поступить в высшую школу Роппонмацу в Фукуоке. Воздух там оказался чист и свеж, чему я был несказанно рад… да…
Я рано сдал экзамены, но не потому, что ненавидел Ногату. По правде говоря, я хотел поскорее поступить в университет. Я ждал, когда мама расскажет мне, как и обещала, об отце… С этими мыслями я поступал в среднюю школу. И вот я неизвестно зачем во втором гуманитарном классе старшей школы (
Но, как ни странно, когда я сдал экзамены, мама даже не обрадовалась. Впрочем, она и прежде совсем не хвалила меня за успехи в учебе и хорошие отметки. Кажется, она даже раздражалась, когда вывешивали мои успешные работы или мое имя упоминали в газетах и журналах… Мне тоже это не слишком нравилось, но по школьным правилам работы следовало обнародовать. Поэтому мама часто подходила к учителям с одной и той же просьбой: «Пожалуйста, повесьте его работу в уголок — туда, где никто не увидит!» Учителя восхищались маминой скромностью, но дело было в другом: ее действительно не радовали мои успехи…
Когда я поступил в старшую школу, мама заволновалась, что мое имя появится в газетах Фукуоки. Я хотел успокоить ее и предложил: «Давай тогда я поступлю в какой-нибудь скромный частный колледж в Тохоку или куда-нибудь еще. Мы переедем далеко-далеко, и тогда уж мое имя точно не появится в газетах Фукуоки». Но, поразмыслив, мама ответила: «Ты должен учиться в университете, да и я не могу бросить своих воспитанниц». Так было решено поступать в Фукуоке. Но мама вечно твердила: «В Фукуоке полно дурных юношей и девушек, поэтому не выходи лишний раз из общежития! А если с тобой заговорит незнакомец, хорошенько подумай, прежде чем отвечать!»
Теперь мне кажется, гадатель из Мамиана сказал правду и мама чуяла, что за нами кто-то охотится. Поэтому она старалась скрывать наше местоположение, что доставляло ей уйму хлопот.
В будние дни я оставался в школьном пансионе, но вечер субботы и воскресенья проводил с мамой, в Ногате. На каникулы я тоже приезжал домой. Я вставал рано утром, чтобы помочь маме, и ложился часов в девять-десять вечера. Мама была очень сильной духом и, хотя она жила в Ногате, которая пользуется дурной славой, всегда ложилась спать в одиночестве. Она часто повторяла: «Ученицы приходят с половины девятого утра, и дальше, вплоть до одиннадцати вечера, у меня нет на себя ни минутки! Какое уж тут одиночество?! Если ты занят учебой, то лучше не приходи».
Мы жили размеренной жизнью, в которой не было ничего особенного. Но однажды — это случилось прошлым летом — мама зашла ко мне с американской газетой в руках, которую использовала как упаковку для вышивки. Указывая на заметку, она спросила: «Не знаешь, кто это?» Я посмотрел на фотографию и ответил, что это актер Лон Чейни[78]
в роли клоуна. Мама сразу же поскучнела и, пробормотав «понятно», спустилась к себе. Тогда я подумал, что, скорее всего, этот актер похож на моего отца и наверняка он живет за границей. Газетная фотография врезалась мне в память. Лицо этого мужчины напоминало морду шелковичного червя. Я тут же спустился, встал перед туалетным столиком в материнской спальне в шесть татами и принялся разглядывать себя, однако не обнаружил какого бы то ни было сходства (