Утром охранники были явно насторожены и орали и матерились меньше обычного. У Николая создалось впечатление, что они каким-то образом узнали о произошедшем. То ли похвастался Умалт, то ли сами догадались, видя, в каком виде они притащили Алексея вечером. Втроём, Николай с Игорем и Шурой, подтянув тело из люка под мышки, выложили на бетон безвольную куклу, бывшую ещё вчера серьёзным и надёжным парнем. За ними вылезли остальные. Четверо охранников стояли у противоположной стены, выставив перед собой автоматы и напряжённо переводя взгляды с одного пленника на другого.
– Алексея надо похоронить, – сказал Николай. Он чувствовал, что крикни он сейчас: «Бей их!», и на четвёрку кинутся, наверное, все, и эти слова, во всей их сладости, едва-едва цеплялись за корень его языка. Но и что бойня в замкнутом помещении, которым являлась комната, продлится всего лишь секунду или две, он тоже вполне понимал. Четыре автомата. Невозможно. Шансов нет совсем.
Хамид коротко кивнул и негромко сказал остальным короткую фразу. Николай успел уловить лишь одно слово в самом начале – «уш», «они». Мотнув головой, Хамид вышел в дверь, за ним последовал Анзор, вытирающий о штанины ладонь. Жестами двое оставшихся объяснили, что тело Алексея нужно нести за ними, и бывшие студенты подняли его всё так же втроём – двое за руки, один за ноги. Остальные остались внутри.
Во дворе охранников было уже пятеро – не считая скалящегося как обычно Андарбека с его собакой. Алексея пришлось положить на землю и чего-то ждать, пока минут через двадцать не пришёл Турпал, сразу начавший вполголоса обсуждать с остальными произошедшее, время от времени поглядывая то на умершего, то на них.
– Мне даже интересно, что эта сука придумает… – негромко произнёс Шура. – Может и не дать похоронить по-человечески.
– Посмотрим. Помолчи пока.
Николай изо всех сил напрягал слух, пытаясь вычленить из бессвязного бубнения голосов хотя бы отдельные слова, позволившие бы ему понять, к чему клонится ход разговора. Удавалось это плохо, хотя беседа велась спокойно, а не в обычном темпе местных жителей, сделавшем бы честь и Невзорову в его лучшие годы. «Таатвол» и «аарк» были двумя словами, которые он узнал. «Река» и «холм». С них станется просто скинуть труп в реку, чтобы он сплавился вниз по течению. К своим мёртвым чеченцы относятся с вызывающим уважение почтением, но тут не свой.
– Дик ду, дик ду… – дважды повторил Хамид, до этого почти всё время молча слушавший, и собравшиеся по одному и по двое начали расходиться в разные стороны. Когда Хамид с Анзором оставили Турпала и пошли к ним, ребята настороженно встали.
– Берите его, и пойдём.
Голос Хамида был на удивление ровным.
– Нести далеко, поэтому пойдёте втроём. Попробуете какую-нибудь глупость сделать, ваши друзья будут рыть могилы и для вас. Всё понятно?
– Понятно.
Ответил один Шура, остальные промолчали. Чеченец сделал повелительный жест, и они подняли тело с земли, двинувшись за конвоиром. Анзор шел чуть сзади, страхуя. Теперь путь лежал не в обычную сторону, а прямо вниз – по холму, полого спускавшемуся к реке. Идти было неудобно, тело Алексея оказалось ещё тяжелее, чем оно было вчера, но держать его на «замке» было бы ещё хуже. Мертвый холод кожи, привычный студентам-медикам, ощущался здесь совсем по-другому. В отличие от проформалиненных «иван Ивановичей», лежавших на столах кафедры нормальной анатомии, в их руках был свой, почти родной в этом чужом мире человек. Это было совсем иначе, и вырастающее из этих ощущений желание броситься на часто оборачивающегося Хамида доставляло острое, неясное удовольствие, заставляющее криво улыбаться.
Идти пришлось сначала по узкой грунтовке, тянущейся вдоль берега, потом – по широкой поляне, со всех сторон обсаженной деревьями. В сторону реки поляна выпускала между стволов травяной язык, превращающийся в деревянный настил тонкого висячего мостика. – За мной идите и смотрите под ноги. Хамид опять обернулся и сделал своему напарнику предупреждающий жест – смотри, мол. Мостик раскачивался и трещал, но держался вполне надёжно, не пытаясь выскользнуть из-под ног или провалиться вниз. Под плотно уложенными на петли стального троса короткими досками виднелся каменистый берег шириной метров двадцать, и только за ним начиналась река. Мост был подвешен не очень высоко, сильно провисая в середине, где до воды оставалось метров десять, и не вызывал ожидаемого по многочисленным кинематографическим штампам ощущения того, что одна из досок под ногами вот-вот провалится.