Доизвинялся

Я верил каждому своему слову. Мне ли не знать, какое приятное чувство испытываешь, попросив прощения. Мне ли не знать про напряжение и освобождение от него. Почему бы не приохотить к этому еще пару-тройку человек? Со временем до нас стали доходить истории о том, как по всей Европе и Северной Америке возникают клубы извинений, где друзья и члены обширных семей собираются на «церемонии извинения», применяя варианты законов Шенка, адаптированные для семейных ситуаций. В Интернете и по электронной почте распространялись видеозаписи извинений, как это было с моим, и возникли форумы и веб-странички, посвященные исключительно испрашиванию прощения у друзей и знакомых. Ко мне обратилось одно крупное издательство с просьбой написать для массового читателя пособие по извинениям (наброски извинений для конкретных ситуаций, идеи для места проведения церемонии и так далее), но из-за слишком большого объема работы мне пришлось отказаться. Вполне логично, что такое пособие было позднее опубликовано под фамилией Шенка, хотя, слава Богу, вышло не из-под его пера. [32]По числу членов клубы извинений вскоре обошли клубы чтения.

Наш нью-йоркский офис ломился от цветов в снопах и букетах и коробок лучших шоколадных конфет, присланных почитателями, которые прочли про мое пристрастие в «Тайм». Мы отсылали их в больницы и благотворительные организации по всему городу. Меня приглашали на открытия манхэттенских художественных галерей и коктейль-баров, премьеры кинофильмов, пьес и книг, на благотворительные балы и вечера. Однажды вечером нас с Дженни попросили перерезать ленточку нового ресторанчика в Верхнем Ист-Сайде, который специализировался на икре. Вдвоем мы умяли полкило золотой «Олмас», [33]самого дорогого пищевого продукта на свете, стоимостью четырнадцать тысяч долларов за килограмм, который, как и полагается, ели с тыльной стороны ладони под взглядами телекамер, в то время как репортеры сгрудились за выходившими на улицу бронированными окнами во всю стену.

– За это я извиняться не собираюсь, – сказал я на улице репортерам, когда мы уходили. – Это мои деньги, и тратить их я буду, черт побери, как пожелаю.

Нетрудно понять, что такой нечванливый и легкомысленный подход к возлагаемой на меня серьезной ответственности понравился нью-йоркским газетчикам.

Вечерами мы обычно выходили в город всей бандой: Фрэнки и Алекс ехали спереди, остальные на задних сиденьях с бутылкой чего-нибудь охлажденного – чтобы сбросить напряжение после трудового дня.

А напряжение было, и немалое. Однажды утром Фрэнки и Алекс явились ко мне мрачные, как две грозовые тучи.

– Кто умер?

– Никто… пока, – сказал Алекс.

Они получили письмо с почтовым штемпелем Миссисипи и смертельными угрозами в мой адрес, которые, как они выразились, непозволительно игнорировать.

– Что именно там говорится?

Из кожаной папки, которую держал в руках, Алекс достал листок тонкой бумаги и без выражения начал читать: – Ты, подлизывающееся к ниггерам сионистское отребье…

– Сионистское отребье? Я даже не еврей.

– …берегись. Мы до тебя доберемся и ни перед кем извиняться не станем. Мы повесим тебя на дереве, как мешок с дерьмом…

– Дай-ка посмотрю.

Послание на странице в линейку, вырванной из студенческого блокнота, было накарябано пурпурными чернилами. Множество слов заглавными буквами, а некоторые даже трижды подчеркнуты.

– Ребята, это псих. В газете мы такие постоянно получали. Выведено эмпирическим путем: если цветные чернила налинованной бумаге, значит, сумасшедший. Только послушайте этот вздор под конец: «Остерегайся деток в инвалидных колясках, ведь и они тоже могут быть пехотинцами в будущем арийском ополчении».

– Это означает, что угроза может исходить откуда угодно.

– Понимаю, но…

– Сэр, мы должны всерьез воспринимать любую угрозу вашему физическому благосостоянию.

– Ты говоришь о моей безопасности?

– Сэр, да, сэр.

Свернув, я вернул ему страницу.

– Фрэнки, Алекс, делайте то, что считаете нужным, но, пожалуйста, не переусердствуйте. Обещайте.

Фрэнки сказал:

– Ответные шаги будут пропорциональны.

Иными словами, все транспортные средства, в которых я перемещался, включая реактивный самолет, отныне проверялись перед тем, как я туда садился, и что всю почту дважды просвечивали рентгеном, прежде чем Франсин и Элис ее вскрывали. С этими процедурами я готов был мириться, пока они не мешали текущей работе, которая теперь вступала в новую стадию.