Докаюрон

И тут появилась она, высокая, длинноногая, в короткой юбчонке, в белых носочках. Волосы подстрижены под Майю Кристаллинскую. Присела на мигом освобожденное на бревне место, карими глазами повела вокруг. Тринадцатилетняя москвичка, приехавшая на школьные каникулы к дальним родственникам. Так мимоходом обронила мать по его объявлении дома. Было странно, что никто из ребят о ней словом не обмолвился. На пятачке убавилось девичьего визга с пацанячьими возгласами. Заметив Доку, она на минуту задержала на нем напряженный взгляд. Затем шустро наклонилась к уху одной из девочек, та сразу принялась безудержно смеяться. Дока нахмурился, переступил с ноги на ногу, он подумал, что новенькая передала соседке впечатление от его внешнего вида. Торчавший сзади рыжий дружок, однажды пососавший его член, солидарно хихикнул, он давно набивался в женихи к веселой хохотушке. Теплый летний вечер только наступал, было сравнительно светло. Гостья выгодно отличалась от сереньких жительниц окраины провинциального городка, отстоявшего всего в трехстах километрах от Москвы. Покрутившись на бревне, она сообщила какую–то новость подружке с другого бока. Та тоже задергалась в деланно радостных конвульсиях. Дока огляделся, заметил, что пацаны как бы отстранились. Москвичка снова прошлась по его фигуре, в глазах светился вызов. Подобную наглость мог позволить себе лишь кто–то из старших, но никак не приезжая, пусть даже из столицы. Но он вдруг ощутил не вспышку раздражения, а чувство симпатии к этой смелой девчонке. Именно такие нравились всегда, может быть потому, что, несмотря на напористый вид, внутренне чувствовал себя неуютно, требовались постоянная поддержка, опора. Он и лидером считался лишь из–за физического превосходства, настоящим авторитетом обладал спокойный, уверенный в себе, рыжий друг. Стоило пацанов выпустить из поля зрения, как на его месте уже оказывался этот лучший из корешей. Вот и сейчас ребята притихли в ожидании дальнейших событий. Как всегда, выручил друг, предложивший москвичке включаться в игру. Ссориться с Докой ему было не выгодно, тот мог запросто перетянуть к себе его подружку. Закрутилось, завертелось колесо мальчишечьего счастья, кто какой билет вытянет станет известно потом, через много лет.

Ночью Дока не мог заснуть. Впервые расхотелось просунуть руки в трусы и помассировать вечно охочий до сладкого член. Под потолком проступало лицо девочки из столицы, задорное и призывное одновременно. Даже имя и фамилия понравились — Татьяна Маевская. Таня. Не Варя Халабудина и не Зина Закавыкина. Ма–ев–с-кая. Во время игры в жениха и невесту она не раз пыталась высмеять его, подначивая то над якобы похожей на механизаторскую робу формой, то над прической под Ваню дурачка, то над глупыми ответами на простые по ее мнению вопросы. Он стерпел все. Если бы так попыталась издеваться любая из подружек, она давно бы ушла домой в слезах. После сдержанного его поведения пацанам осталось лишь похмыкивать в кулак. На подсознательном уровне они как бы поняли, что здесь началась игра по своим правилам. Ко всему, у Доки просто не могло быть соперников, он был неповторим во всем. Начиная от идеального голоса, которым владел не хуже Робертино Лоретти, заканчивая драчливым, бойцовским, характером.

Прошла неделя. Снова наступил вечер и подошел вплотную к ночи, улица с бревном опустела, ребята разбрелись по домам. Они остались одни. Дока не мог без Тани, как Таня не желала быть без него. Не только пацаны, но и взрослые успели заметить их привязанность друг к другу. Родственники больше не грозились отправить Таню домой. Мать перестала намекать о том, что «вот шалашовка принесет в подоле, тогда как!».

— Пойдем сходим за цветами? — тихо предложил он.

— Наворуешь? — озорно сверкнула она белками. Темные зрачки слились по цвету с ночью вокруг. Лишь пыхали искорками, которые взрывались и гасли.

— Наворую, — согласился он. Подумал про себя, что зайти надо подальше, чтобы в случае неудачи хозяева палисадников его не признали. — Чувствуешь? Георгины, гладиолусы, гортензии.

— Эти цветы запах имеют слабый, — усмехнулась она. — У вас в палисаднике растут ночная фиалка с кустами жасмина. Вот от них точно в дрожь бросает.

— Пошли. Сама нарвешь.

— Нет, у своих воровать никакого интереса, — она подумала. — Сбегать бы сейчас на луг. Ромашки, анютины глазки, незабудки, васильки, колокольчики… Сено в копнах. Жалко, темно.

— Луна, вон, показалась. Я еще фонарик возьму.

— Все равно страшно. За городом… речка… Я боюсь темноты. И темной воды.

— Я же с тобой!

— Ты герой… Ладно, пойдем за садовыми. Не на наших улицах, чтобы не настучали, иначе отправят в Москву.

— За Козельской, за Марченко. Там палисадники широкие, как огороды.