Доказательство чести

— Ты кое-что забыл, Боря. Антон — менеджер строительной компании. Я — транспортный прокурор. Ты совсем упустил из виду тот факт, что мы действуем практически от собственного имени. Ты хочешь, чтобы официально закрутилось дело, которое завершится тем, что Ферапонтов через день окажется на свободе, а я потеряю работу. Не забудь, что мы выручаем человека, который по причине чужой подлости оказался в тюрьме и находится в ней уже несколько недель. Не слишком ли дорогая цена за то, чтобы уволить одного скота с должности начальника дежурной смены?

Тишкин в раздумье вздохнул, словно сетуя на проблемы, которые непременно появятся после реализации плана, разработанного этими людьми, хорошо знакомыми ему. Можно было бы не вздыхать, если бы он впервые видел Копаева и Пащенко. Тишкин сделал бы свое дело, как обычно, невзирая на лица.

— И доказать вину Качалкина. Боря, тут надо еще постараться. Он знает, что его ждет после этого.

— Ваши предложения?

У Антона они были и прозвучали так уверенно, что Тишкин в который раз соглашался сам с собой в том, что этим людям верить можно.

— После того, что сейчас произойдет, я попрошу наших оперов организовать вашему Сороке подсадку, — пообещал Тишкин, открывая дверь.

— Не нужно. — Пащенко потупил взгляд. — Хата Сороки уже заряжена.

— Лихо! — то ли шутя, то ли восхищенно бросил начальник оперчасти. — Ну, вы даете!.. Интересно, кто в этом СИЗО хозяин? Если не секрет, кто вам помог?

— Обижаешь, начальник, — отрезал Копаев.

Было бы глупо сдать своего человека в тюрьме.

— Все равно же узнаю, — хмыкнул Тишкин.

— Ни за что! — Антон рассмеялся.

Качалкин заметил на экране монитора троих людей. Они стояли у входа, и один из них, хорошо ему знакомый, нажимал кнопку звонка. Майор почувствовал легкий дискомфорт. Тишкин никогда еще не приезжал сюда. Эта крыса — как геморрой. Он всегда вылезает в тот самый момент, когда ты танцуешь. Но кто эти двое?

Убрав на всякий случай пятидесятидолларовую купюру подальше — в ствол пистолета, Качалкин нажал на кнопку отмыкания замка и приготовился к встрече. Заодно он посмотрел и на часы. Визит был слишком ранним для ночной проверки и чересчур поздним для вечерней. Да и зачем Тишкину что-то проверять? Он обычно появляется в тот момент, когда все уже проверено и установлено.

— Как служба? — полюбопытствовал у дежурного начальник оперчасти.

— Без происшествий. Чайку, Борис Станиславович? Может, и гостям?

— Перебьемся.

Ответ Качалкину не понравился. Он мог сейчас позвонить начальнику СИЗО и выяснить, уполномочен ли Тишкин заявляться в тюрьму в начале первого часа ночи, но делать этого не стал. Могло оказаться так, что тот в своем праве. Тишкин виду не подаст, но бдительности дежурного не забудет.

— Поговорить есть где? — Этот вопрос Тишкина означал, что нужно выгнать в соседнюю комнату помощника либо выйти туда самому.

Качалкин выбрал второе.

— Уютно тут у тебя, — заметил Тишкин, когда все расселись за столом в комнате отдыха.

— Почему у меня? — спросил дежурный. — У нас. Может, все-таки чаю?

— Нет, у тебя. — Тишкин забарабанил пальцами по столешнице. — Кстати, что говорится в инструкции для внутреннего пользования о порядке и правилах перемещения дежурной смены по территории следственного изолятора?

— А точнее?..

— Об оставлении своего рабочего места. Ну, например, когда дежурному разрешается выходить из здания СИЗО на улицу?

— Ему не разрешается это делать, — сказал Качалкин, ощущая холодок под сердцем.

— Неправда ваша. — Тишкин продолжал постукивать пальцами, не глядя на собеседника. — Дежурному разрешается выходить на улицу. В случае землетрясения или угрозы разрушения здания, что, впрочем, одно и то же. Скажите, Качалкин, у вас есть с собой шкала Рихтера?

— Чья шкала?

— Рихтера.

— Я не знаю никакого Рихтера, и никакой шкалы он мне не давал.

— Именно этого Рихтера никто не знает, но его прибором измеряют баллы при землетрясении. Потому-то я и спрашиваю, сколько баллов было на той шкале без тринадцати минут двенадцать этой ночью, иначе говоря, сорок восемь минут назад?

Качалкин молчал. Он прекрасно понимал, о чем идет речь, и уже подумывал о том, чтобы позвонить начальнику СИЗО. За всеобщей суматохой тема притупится, а масштабные разборки еще никогда не приносили качественных результатов.

— Я вас не понимаю.

— Думаю, что поймете сразу, едва я доложу начальнику ГУИН, как майор Качалкин во время исполнения служебных обязанностей в двадцать три часа сорок семь минут выходил на улицу. Он сел в машину, принадлежащую одному из активных членов организованной преступной группировки Шебанина, и беседовал с ним почти четверть часа. Теперь вопрос стоит следующим образом: как правильно выйти из обстоятельств, которые для майора Качалкина непременно закончатся увольнением? Это самое малое, причем в тот момент, когда за плечами гигантский стаж в восемнадцать лет и семь месяцев. В худшем случае будет судимость. В тот момент, когда человеку исполнилось жалких сорок лет.