Доказательство от противного

— Нина, но ведь ты все равно не сможешь доказать.

— Смогу. Алиби у них нет, соседка их видела входящими в подъезд, отпечатки их есть, майка порвана, синяки…

— А синяки-то откуда? — Миша чуть ли не взвыл.

— Да ты, маленький, совсем дурак. — Нина усмехнулась. — Так, уже два…

Она повернула ручку двери, но Миша остановил ее жестом.

— А ты знаешь, что если будет доказано, что ты шантажистка и шлюха, то за решеткой окажешься ты?

Лицо Нины побелело.

— Так, Зуля или как там тебя, ты тоже попадаешь в список соучастников…

— Скорее я пойду как свидетель обвинения.

Миша сделал шаг назад и вытащил из кармана полиэтиленовый пакет. Пошарив пальцем, он нажал на что-то. Раздался щелчок, потом в свертке зажужжало.

Нина, забыв о двери, наблюдала за Мишиными манипуляциями. Еще один щелчок, и в комнате раздался голос Нины:

«Две».

— Что «две»?

— «Две тысячи».

Нина подалась вперед. Диктофон! Как глупо ее подловили!

— Ах ты маленький… — Она пыталась найти слово пообиднее, но Зуля не дал ей много времени. Он сунул диктофон в карман и двинулся вперед.

Нина протянула было к нему руки, но он сделал предупреждающий жест:

— Очень кстати тут играла музыка. Если возникнут вопросы о монтаже, можно будет легко подтвердить, что запись настоящая. А вот рукоприкладство только осложнит вашу участь.

Нина стояла неподвижно, не зная, что делать. Попытаться отобрать пленку? Но на шум прибегут родители, а тогда… Но что этот недоносок собирается делать с пленкой?

— Кстати, — Миша боком обошел ее и встал возле двери, — это еще не все. Я тут зашел в канцелярию и ознакомился с твоим личным делом. Оказывается, тебя передвинули из старой школы из-за того, что не смогли разобраться, кто кого совратил: ты географа или он тебя.

Нина молча бросилась на Мишу, но тот мгновенно открыл дверь и прикрылся ею как щитом. Из коридора донеслись шаги Натальи Игоревны.

— Да, чуть не забыл. — Миша прикрыл дверь и вернулся в комнату. — С тебя до конца недели пятьсот рублей. И если будешь шалить, то знай, что я большой мастер по тиражированию и продаже кассет. Пока!

— Стой! — Нина успела схватить его за рукав. Шансов втащить его обратно в комнату, правда, уже не было. — Ты что, совсем дурак? Где я тебе возьму пять сотен?

— Думаю, заработаешь, — пожал плечами Миша. — У тебя ведь целая неделя впереди. Отпусти, пожалуйста, руку.

Миша вышел в коридор, вежливо попрощавшись с Натальей Игоревной, и удалился, оставив Нину наедине со своей яростью.

Он вышел на улицу и пошел домой. На этом фронте все было кончено. Он остался победителем, и, если все пройдет гладко, он заработает разом полторы тысячи минус девять рублей за кассету и двадцать пять — за прокат диктофона. Неплохо.

Миша не испытывал угрызений совести. То, что он содрал деньги со своих друзей, не казалось ему чем-то аморальным. Нет, это было справедливо. Он отомстил всем троим: Андрею, Лехе и Нине.

В тот день он понял вдруг, что дружить можно по-разному. Он понял, что в их трио он был пусть и неявно, за глаза, но другом второго сорта. Другом, с которым делятся сокровенным лишь под настроение, к которому приходят с бедой, только когда уже больше некуда идти. Ему так хотелось быть другом и Лехе и Андрею, и они, конечно, считали его таковым, но оставалась между ними какая-то дистанция, невидимая, но ощутимая. И сегодня Миша почувствовал эту дистанцию особенно явно. Лишь загнанные в угол, решились они посвятить его в свои тайны.

Обида его была вызвана ревностью, хотя сам Миша и не вполне осознавал это. Он ревновал друзей, не в силах простить им, что они не принимают его так, как друг друга. Пусть они сами не понимают этого, пусть барьер этот едва заметен, но он есть. Есть и всегда будет. И он не мог ни простить, ни понять. Именно потому, что они были его друзьями.

Ревновал он и Нину, как бы странно это ни выглядело. Да, он считал ее падалью и дрянью. Ее интересовали именно деньги двух его наивных друзей. Это было для Миши очевидно. Но всем было известно, что приятели «крутятся» втроем и что денег они зарабатывают примерно поровну. Но Нина расставила сети только на двоих. Зулей, маленьким и щуплым, она попросту побрезговала. И это было в его глазах главным ее преступлением. Его самолюбие требовало мести. Мести гораздо более жестокой, чем он совершил. Но Зуля не был бы Зулей, если бы не умел держать себя в руках, четко соразмеряя, как учили его в детстве, «хочу» и «надо».

Друзья принесли ему деньги, долго благодарили, жали руки и пытались выведать, как Миша смог договориться с Ниной. Они и по сей день полагают, что он отдал деньги ей, убедив ее умерить аппетит. Но в любом случае с того дня на всех военных советах Мишино слово стало решающим.

Что же до Нины, то и она принесла деньги. Правда, сначала отдала лишь четыреста рублей, предложив Зуле «кое-что поинтересней денег». Но с Зулей все было не так просто: он не собирался наступать на те же грабли, что и его друзья.

Теперь оставалась проблема с рэкетирами. После истории с Ниной Андрей и Леха были полны уверенности, что Зуля предложит удачный выход из ситуации. Сам Зуля, впрочем, их оптимизма не разделял.