Доказательство от противного

— Тебе что, добавить, козел? — Туча пнул пленника сильнее.

— Цилиндр, — прошептал Леха.

— Не слышу! — взревел Туча.

— Часть денег дал Цилиндр.

Туча убрал ногу и отошел в сторону.

Леха скосил глаза, наблюдая за ним. По реакции бандита никак нельзя было понять, правильным ли был ответ.

Туча начал что-то говорить Леонидычу. Тот согласно кивал, глядя на пленника. Потом они ушли, оставив Леху наедине с одним из молодых подручных Леонидыча. Последний сидел поодаль на перевернутом ящике, явно не собираясь ни приближаться, ни заговаривать с пленником.

Леха снова закрыл глаза, пытаясь расслабить мышцы и как-то отвлечься от грызущей тело боли. Но мысли постоянно крутились вокруг того, насколько серьезно пострадали мышцы и кожа на голове, он невольно начинал прислушиваться к своим ощущениям, пытаясь пошевелить руками, наморщить лоб, повернуть голову. От всех этих экспериментов тело заболело и заныло еще сильней. Но, по крайней мере, теперь Леха точно знал, что все работает, ничего не сломано. Только вот голова. Туча говорил что-то о его голове. Конечно, он помнит удар и кровь, текшую по лицу. Насколько это серьезно? Не хотелось бы остаться со страшным шрамом на лице.

Странно устроен человек. Совсем недавно он мечтал только об одном: вырваться отсюда живым, любой ценой. И мозг, и чутье, и тело работали на это, не считаясь ни с чем. И вот стоило забрезжить лучику надежды на спасение, как он уже думает о том, останутся ли шрамы и не испортит ли это его дивный облик.

Теперь Леха лежал неподвижно, и боль притупилась.

Впервые «гостеприимные» хозяева предоставили пленника самому себе, в рамках, разумеется, широкого скотча, которым он был связан. У Лехи появилась наконец возможность переварить все, что с ним произошло.

Он слышал о подобных приключениях коммерсантов. Слышал рассказы о подвешиваниях, о паяльниках и утюгах. Но все это не воспринималось всерьез. То ли потому, что слишком много кровожадных и живописных подробностей было накручено вокруг этих рассказов, отчего слушателям казалось, что рассказчик импровизирует по мотивам очередного «черного» триллера. Возможно, какую-то роль сыграло и то обстоятельство, что ни сам Леха, ни кто-либо из его знакомых, слову которых можно было доверять, не попадали сами в подобные переделки. А рассказы случайных граждан походили скорее на байки из склепа, а не на описание реальных событий.

«Что ж, — печально усмехнулся Леха своим мыслям, — значит, в своем кругу он будет первым очевидцем и участником. До утюгов и щипцов, слава Богу, не дошло, но и от дыбы вполне хватит впечатлений на всю оставшуюся жизнь».

Раздались шаги, и в бойлерную вошел Леонидыч. Вошел палач уверенной походкой, но, заметив, что Леха приподнял голову и смотрит на него, остановился в нерешительности.

Постояв немного на месте, словно проводник, взглядом прикидывающий маршрут через болото, Леонидыч приблизился к покрышечному ложу.

— Слушай, халдей, — заговорил он, глубоко вздохнув, — считай, что тебе сильно-лресильно повезло.

Леха опустил голову, чтобы навернувшиеся слезы радости не побежали по щекам. Итак, он будет жить. Жить. Какое емкое, хлесткое слово! Какое прекрасное слово!

— Паханы договорились по-своему и все переиграли.

Леонидыч засопел, вытаскивая из внутреннего кармана куртки свернутые в трубку бумаги.

— Мы тебя, конечно, отпустим и обижать больше не будем, но…

Леха зажмурился, выдавливая застившие глаза слезинки, и, снова приподняв голову, посмотрел на своего палача. Тот развернул бумаги и бросил в них беглый взгляд.

— В общем, зря мы с тобой тут пыхтели, — с сожалением произнес он, не отрывая взгляда от бумаг. — Все равно харчевню ты теряешь, а мы тебе отдаем те же бабки, но за моральный ущерб.

— Что? — Леха подумал, что ослышался. — Как это «теряешь»?

— Да так. — Леонидыч пожал плечами. — Те коржаки, что за тебя вписались, договорились с твоим Шаром, или Кубом, что ты уступаешь все права им. Не Мамаю, а этим горцам. Для тебя, я полагаю, это особой роли не играет. Подпиши.

Леонидыч положил бумаги рядом с Лехой и нагнулся, высвобождая ему руку.

— Ты не обижайся, что не развязываю совсем, — ухмыльнулся Леонидыч, — но, поверь, это для твоей же пользы.

Он помог Лехе сесть и вложил в его пальцы авторучку.

— Пиши. Я продиктую. — Леонидыч отошел на шаг и застыл, скрестив руки на груди и отставив ногу. Было похоже, что он собирается не диктовать документ, а декламировать стихотворение.

В глазах у Лехи потемнело от боли и ярости.

Так, значит, все напрасно! Значит, все равно эти чертовы ублюдки заберут его «Хоббит», его восьмое чудо света, в которое он вложил семь лет жизни, вложил… Черт, и ведь Андрей знал, что такое «Хоббит» для Лехи. Неужели нельзя было решить вопрос иначе? Пообещать деньги, пообещать что угодно, но не отдавать кафе? Неужели Цилиндр такой дурак, что пообещал все…

— Не-ет. — Леха разжал пальцы, и ручка выпала.

— Чего «нет»? — вскинулся Леонидыч.

И Леха произнес вслух то, что подумал только что, то, что заставило его улыбнуться, не обращая внимания на трескавшиеся от натяжения распухшие губы:

— Он не такой дурак.