Доказательство виновности

Он всегда это подозревал. Ему даже казалось, что он знает, кто тот человек и что за непреодолимое препятствие не давало ему жениться на Франс. К тому же тот человек не дожил до конца войны.

Стараясь осторожнее подбирать слова, он сказал:

— Наверное, мне не стоит удивляться… тому, что ты кого-то встретила. Когда-то я думал, что ты можешь быть счастлива с Саймоном. Но ваше счастье оказалось недолговечным.

— Да. Он мне очень нравится. Нравится по-настоящему. Но он… невнимателен к чувствам окружающих. Вспомни, как он скрывал ото всех болезнь сестры. Мог бы сказать, что вынужден уехать по семейным делам. А он просто время от времени исчезал, когда ему необходимо было ухаживать за ней во время самых тяжелых приступов. Я восхищалась им. По правде говоря, я считала себя эгоисткой из-за того, что мне хотелось знать, куда он девается, нет ли у него другой — и вообще, как он ко мне относится. А ведь он мог заранее обо всем позаботиться, правда? Его неожиданные исчезновения — только одна деталь, но я поневоле задумалась. Что, если наша совместная жизнь складывалась бы вот из таких мелочей? И способна ли я, в конце концов, радоваться, если придется все время ждать, скажет ли он, что у него на уме. Что его беспокоит. Что для него важно.

Ратлидж в жизни не встречал менее эгоистичного человека, чем Франс. И задним числом разозлился на Саймона из-за того, что рядом с ним его сестра упрекала себя за эгоизм.

— Ну а Питер? — напомнил он после паузы.

— С ним мне так… спокойно. Я все время думаю о нем, даже когда мы не вместе. А когда он приезжает, чтобы отвезти меня ужинать, в театр или просто на прогулку в парке, мне кажется, будто взошло солнце, даже если на самом деле пасмурно. Ну разве не странно? Я ничего подобного не испытывала с тех пор, как… в общем, с войны. Когда Питер со мной, я чувствую себя… в безопасности.

Закипел чайник. Отвернувшись от сестры и внимательно слушая ее, Ратлидж стал заваривать чай.

— Тогда я не вижу никаких препятствий, — сказал он наконец.

Франс снова принялась нарезать хлеб для бутербродов. В тишине нож звякал о блюдо. Ратлидж дождался, пока заварится чай, налил ей чашку и поставил рядом с ней на стол.

Снова отодвинув хлеб в сторону, Франс призналась:

— Не хочу оставлять тебя в Лондоне одного.

Удивленный, он молча посмотрел ей в глаза.

— Я помню, как ты страдал, когда вернулся домой из Франции. Доктор Флеминг почти ничего мне не рассказывал; он считал, что для тебя будет лучше, если я не узнаю всего. Но он беспокоился за тебя, и я тоже. Ты вернулся на работу в Скотленд-Ярд, и у тебя все замечательно получилось. Но ты несчастен, Иен, я ведь вижу! Ты так и не нашел себе никого после Джин. Не знаю, правда, насколько сильно ты стараешься… Я понимаю, что… знаю, что чувствовал Питер после того, как потерял невесту, и сколько времени у него ушло на то, чтобы справиться с ее предательством. Он говорил, что сам во всем виноват, что он четыре года мечтал о женщине, которой на самом деле не существовало. Он просто не понимал этого, когда уезжал на фронт. Домой он вернулся к той, прежней, а вовсе не к женщине, которая вышла замуж за другого, даже не потрудившись сообщить ему об этом.

Ратлидж не знал, что ответить. Он никогда не рассказывал Франс, какой ужас был написан на лице Джин, когда она приехала навестить его в госпитале. Тогда ему хватило здравого смысла освободить ее, как бы больно ему тогда ни было. Он никогда не рассказывал Франс и о своих чувствах к Мередит Ченнинг. Все произошло слишком неожиданно, слишком быстро. Он не мог рассказывать о таком даже сестре. Ему и самому до сих пор трудно было справиться с воспоминаниями о Мередит.

Ему казалось, что Мередит тоже некоторым образом его бросила, предала.

— Я слишком занят для того, чтобы влюбляться, — ответил он, изображая беззаботность. — Думаешь, легко вернуться в Скотленд-Ярд после четырех лет в окопах? Мне пришлось наверстывать упущенное. И бывало время, когда мне совсем не хотелось никуда выходить по вечерам. У всякой профессии есть свои издержки, в том числе и у профессии полицейского.

Франс слишком хорошо его знала, чтобы удовольствоваться таким объяснением.

— Иен…

— Не беспокойся, пожалуйста, — ответил Ратлидж, стараясь улыбнуться как можно убедительнее. — Ничего со мной не случится. Когда я встречу ту, которая мне подойдет… как встретила ты… тогда я буду счастлив, как ты сейчас.

Хэмиш заворочался у него в подсознании, и Ратлидж поспешно опустил глаза и принялся помешивать сахар в чае, чтобы она не видела его лицо.

— Питер хороший человек, — сказал он после паузы. — По-моему, вы с ним подходите друг другу.

— Правда?

— Правда. — Стараясь не обращать внимания на поднимающееся изнутри острое чувство одиночества, он добавил: — Как по-твоему, теперь, когда все решено, ты сумеешь сделать бутерброды?

Франс рассмеялась и, перегнувшись через стол, поцеловала его в щеку, а затем снова принялась за хлеб.

Ратлидж не знал, удалось ли ему убедить сестру. В самом ли деле с ним ничего не случится? Скорее всего, сейчас Франс сама очень хочет ему поверить.