Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

М.К. Мамардашвили писал, что событие происходит тогда, когда я — субъект — присутствую; каждый раз необходимо воссоздавать, переинтерпретировать это событие вновь и вновь. Поэтому, по М.К. Мамардашвили, «истинным может быть лишь то, что требует интерпретации, возникает на ее основе… истиной нельзя обладать, она должна воссоздаваться в каждой точке и по всем частям. И это воссоздание называется интерпретацией»[807].

Предполагаемое событие, ставшее предметом уголовно-процессуального доказывания, понимается в контексте осмысленности, созданном языком права (правовой культурой), а значит, в формате юридического, процессуального факта. Уголовно-процессуальный факт содержит в себе наряду с проекцией факта-1 еще и его смысл, его оценку с позиций обеих сторон, суда, а главное — права. Факт в уголовном деле выступает как осмысленное событие, как событие в контексте определенного правоприменения, а шире — правовой традиции, культуры.

Смыслы, по мнению В.Г. Буданова, возникают как «делокализация» события во времени и пространстве — то есть как введение события в более широкий контекст, растворение его в тотальности мира (или же, наоборот, свертывание контекста до атомарного смысла события)[808]. «Смысл» события проявляется как «одежда» события, факт это «сознательно усеченный смысл»[809].

Значит, факт выступает как событие, осмысленное судом в контексте конкурирующих интерпретаций сторонами смысла источников доказательств. Усеченный смысл события, который имеется в интерпретации его одной из сторон, может получить полноту, объективность, «всесторонность» благодаря усилиям субъектов доказывания. При этом по ходу проверки факта событие может быть «переодето» в другой контекст, переинтерпретировано, помещено в систему иных координат. Путем такой смены контекста в познании появляются представления об объективных элементах действительности. Полученный в результате борьбы интерпретаций результат, вполне вероятно, предстает как инвариант смыслового многообразия интерпретаций познаваемого события. Событие может быть одето во многие смыслы, и каждый факт будет выражать лишь один из этих смыслов. Но познание имеет дело с фактами как одетыми в смысл событиями, а не непосредственно с «голыми» событиями, но и не смыслами как их «одеждой».

Возможность смены контекстов, наличие различных интерпретаций одного события — то есть присутствие потенциальной возможности зарождения новых фактов — дает нам способность воссоздавать инвариант события, достигая тем самым большей объективности в его познании. Именно в этом состоит значение состязательности — в возможности смены контекстов, борьбы интерпретаций, в остатке — факт. Именно в судебном факте устоявшийся после борьбы интерпретаций смысл события воплощается наглядным образом. Факт является осмыслением события действительности, событием, внесенным в определенный контекст.

Профессор А.Ф. Лубин отмечает, что «любое обоснование-доказательство одной стороны уголовного процесса не может ничего доказать без возможности его проверки другой стороной. Обоснование-доказательство может существовать только в системе иных обоснований-доказательств. Любая система обоснований-доказательств стороны уголовного процесса представляет лишь предположение-версию о доказанности элемента предмета доказывания до тех пор, пока досудебные доказательства не станут судебными (принятыми судом в качестве основания уголовно-процессуального решения)»[810].

Если понимание истины исходит из фактов, являющихся осмыслением события, в контексте состязательного (или, напротив, следственного) процесса, а не чисто эмпирическим путем и если результат понимания принадлежит скорее к жизненному миру, к миру традиций и ценностей, то как при таких условиях возможно достижение идеала объективности и достоверности? Что может выступать критерием объективной истинности уголовно-процессуальных фактов, если в их структуре присутствуют элементы осмысления, оценки, понимания, которые, понятное дело, имеют ярко субъективную окраску?

На эти вопросы можно ответить так. Во-первых, факт не является застывшим и неизменным образованием, этому противоречит само наше рассмотрение факта как процесса. То есть усеченный смысл события всегда может быть возвращен к своей первоначальной полноте, событие может быть «переодето» в другой контекст. Конечно же, такая возможность, будучи заложенной в форме процесса, не реализуется, так сказать, автоматически, спонтанно, но требует немалых усилий для воплощения в плоскость практических дел, ведь часто субъект не видит самой возможности такого «переодевания» в силу чисто субъективных факторов, не имеет реальной возможности повернуть интерпретацию в силу своих личностных, профессиональных качеств.

Но, с другой стороны, иного способа верификации фактов правосудие не знает. Только путем смены контекстов, только путем переинтерпретации данных (претендующих на признание их объективности — фактичности) в процессуальном познании появляются верные представления о событии, которое познается.