Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Скажем, если некое языковое сообщество (например, сообщество процессуалистов, понимаемых в широком смысле как всех тех, кто пользуется языком уголовного судопроизводства) разделяет некоторые убеждения в виде набора презумпций, аксиом, императивов, составляющих их языковую картину мира, то любые факты, «найденные» в рамках данной картины, будут детерминированы этими априорными положениями. Можно говорить в определенном смысле даже про «веру в факт», обусловленную этими априорными положениями. Как утверждал Л. Флек, каждый факт — это «понятийная структура, соответствующая стилю мышления», то есть определенному научному менталитету данной исторической эпохи. Становление любого факта возможно лишь в рамках определенного «мыслительного коллектива», научного сообщества, которое является носителем соответствующего стиля мышления[102]. Парадигма, по Т. Куну, есть четкая коллекция образцов, которую составляют «признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений»[103].

Стало быть «назначение» языка уголовного судопроизводства, как подосновы понимания субъектов познания, состоит в том, чтобы отобрать, выразить данные эмпирики в такой форме, которая преобразует их в факты. В процессе перевода на язык уголовного судопроизводства данные наблюдения нагружаются идеологией, теорией УПК — опроцессуаливаются — то есть приобретают правовую форму не только с точки зрения узко понимаемой допустимости, но становятся значимыми для действия права, превращаются в юридические факты. Поэтому факт «нагружен» не только теорией[104] доказательств, но и идеологией[105], партийностью, то есть всем тем, что можно было бы отнести к человеческому фактору, к субъективности, к языку и в конечном счете — к культуре, менталитету нации.

«Присущее субъекту пред-мнение, пред-знание в конечном счете — понятие, которому должен соответствовать (действительный, истинный) предмет — это не пустая генерализация абстрактной всеобщности, а глубинный горизонт субъекта… Основанием истинного знания, выявления истинного (действительного) предмета выступает сам субъект как целостность, несводимая к гносеологическому или рационалистическому субъекту»[106].

На первый взгляд, сказанное об идеологичности, партийности факта противоречит идеалу объективности факта и в итоге объективности правосудия[107]. Но сам идеал объективности — это и есть разновидность идеологической надстройки. «Объективность, полнота, и всесторонность» предварительного расследования — разве это не есть идеология? Следственная идеология, в основе которой лежит вера в способность следователя устанавливать факты, оправдывает и «доказывание» следователем с помощью полученных им самим фактов — главного факта. Эта аксиома (следователь устанавливает факты) должна была без возражений приниматься пользователями советского языка уголовного процесса: следователь устанавливает факты, поскольку презюмируется, что он всесторонне, полно и объективно расследует дело. Когда мы добавляем к этому аксиому о том, что нет нераскрываемых преступлений и соответственно должны быть раскрыты все преступления и ни один преступник не должен уйти от ответственности, получается вполне узнаваемый по советской истории способ производства фактов[108].

Другая идеология — состязательная — включает в себя презумпции о том, что каждая из сторон заботится о выполнении своей процессуальной функции, что состязательность, являясь проекцией принципа разделения властей, системы сдержек и противовесов, на котором построено правовое государство, гарантирует установление истины; что суд, независимый и беспристрастный, обладает способностью подтверждать наличие фактов. В совокупности с презумпцией невиновности состязательность, другие юридические конструкции принципиального свойства формируют парадигму уголовно-процессуального познания / доказывания фактов.