— Но немножко разбойники! — Купец качает головой и говорит, что воровать вообще нехорошо, а если мы когда-нибудь захотим миндаля или изюма, то нам следует просто прийти к нему, и он сам их даст с превеликим удовольствием.
— А стену я заделаю настоящим камнем, залью цементом! — вдруг кричит он, выпучив глаза. — Закую в железо! А с той стороны велю во всю стену нарисовать несмываемой краской огромный кукиш. Кукиш! Поняли, сукины дети? — Тут он хватает со стола графин и со всей силы бьет о пол.
Мы так перепуганы, что, выскочив из подвала, вместо того чтобы бежать домой, несемся сломя голову на бульвар.
Вечером Нерсес Сумбатович садится к нам на подоконник и говорит моей матери:
— Я задумал открыть небольшое дело, Гоар-джан, совсем маленькую закусочную. И знаешь, где? У нас в подвале. На эту мысль навели меня твой сынок и Виктор. Они, черти, оказывается, знают, куда скрываться от зноя и где лакать (он хотел сказать: вино, но вовремя спохватился) лимонад или квас.
— Я плохая советчица в таких делах, — отвечает мать, безразлично отнесясь к словам Нерсеса Сумбатовича.
— Ты думаешь, я забыл твою просьбу насчет Гарегина? Нет, Нерсес Сумбатович не такой человек! Я все время думаю о твоем сынке.
— Спасибо, — говорит мать.
— Устроить его куда-нибудь раньше мне было трудно, а теперь я сам завел дело, сам хозяин положения. Вот я и предлагаю: пусть твой сынок поработает у меня. Делать ему особенно будет нечего. Я буду хорошо его кормить и платить червонец в месяц.
Так я становлюсь маленьким официантом в этом необыкновенном «Поплавке». В нем холодно даже в августовский знойный день. С комарами же Нерсес Сумбатович расправился просто: он выпустил в воду ведро мазута…
Нерсес Сумбатович свое небольшое «дело» начинает с торговли пивом.
Ошалелые от беготни, в пропотевших рубахах, маклеры и биржевики с утра до вечера то одиночками, то группами влетают в наш подвал, жадно пьют на ходу пиво и снова бегут по своим нелегким, но прибыльным делам.
Нерсес Сумбатович, разливая пиво, внимательно изучает повадки посетителей. Многих он знает, многие его знают.
К концу дня он подсчитывает барыши и недовольно ухмыляется. Как-то он говорит мне:
— На кружке пива, видимо, много не заработаешь. Так, пожалуй, можно и в трубу вылететь. Ты знаешь, что такое труба, Гарегин?
— Нет, — отвечаю я.
— Ну и слава богу! В нашем деле важно, чтобы посетитель не торчал у стойки: он должен сидеть за столиком. Мы вот что придумаем для
— Нет, — говорю я.
— Ну и слава богу! Надо будет, Гарегин, купить два-три фунта гороха, положить его часа на два в воду, потом сварить на тихом огне.
Вечером, придя домой, я принимаюсь варить горох. Помогает мне Маро. Время от времени она кладет в воду по чайной ложке столовой соли.
Наутро я раскладываю горох в розетки и ставлю на столики.
Первый же влетевший в «Поплавок» биржевик, глотнув пива, машинально протягивает руку к гороху, потом оглядывается по сторонам, выбирая столик.
За столики садятся и второй и третий клиенты…
К концу дня Нерсес Сумбатович подсчитывает кассу и снова недовольно ухмыляется. Мало прибыли!
— Теперь мы попробуем более сильное средство, мальчик, — говорит он. — Горох
Весь вечер мы с Маро нарезаем хлеб на мелкие квадратики, сушим его на противне, обильно поливая ядовитой соленой водой. Наутро, еще до школы, я несу сухарики в «Поплавок» и ставлю их в розетках рядом с горохом.
Первый же посетитель садится за столик и выпивает под сухарики три кружки пива.
И так почти каждый. К полудню все столики в подвале оказываются занятыми.
Но Нерсес Сумбатович опять недоволен.
— Попробуем еще одно средство, Гарегин, — говорит он. — Надо пригвоздить
Я иду на пристань, покупаю целую рогожку воблы. Она стоит дешево, ею забиты все склады. Говорят, едят воблу только грузчики и пьяницы, хотя, как мне помнится, в Астрахани в годы войны за нее платили большие деньги.
На другой день в «Поплавке» на столиках появляется и мелко нарезанная янтарная вобла.
Воблой, сухариками и горохом Нерсесу Сумбатовичу удается наконец пригвоздить
Но Нерсес Сумбатович все равно недоволен. Его пока не радуют барыши.