Дохлокрай

Маша, всхлипнув, протянула к нему руку, беззвучно шепча о помощи, прося немного тепла, обычного человеческого тепла своему стынущему умирающему телу. Он чуть не взвыл от черной ярости, закипающей внутри и начавшего грызть голода, того самого, вытравливаемого десятилетие за десятилетием. Не смотри на меня, не надо, не надо!!!

Там, за спиной, на лестнице, оттаивающей все быстрее и звонко звучащей капелью и почти ручейками, бегущими все быстрее, зазвенело шагами. Тяжелыми уставшими шагами Семеныча, выжившего в мясорубке, закончившейся с бегством Проводника, выдернувшего из кадавров всю вложенную в них силу, прикрывшую эту тварь.

– Вот как.

Ушедшая на невидимый бой кровь сделала его слабее, чем обычнее. Там, посреди испаряющихся луж, стоял божедом. Стоял, криво ухмыляясь и смотря на них с Машей.

– Надо же…

Черный ствол АПСа появился из-за угла, смотря божедому в голову. Нежить не повернула головы, продолжая рассматривать двух лежащих у стены.

– Надо же, никогда бы не подумал встретить такое чудо в наше время и в наших местах, – божедом покачал головой. – Полагаю, этой женщине нужна помощь?

– А ты поломайся еще, сволота, – проворчал Семеныч, почти уткнув пистолет в его голову. – Понабивай себе цену, давай-давай.

– Мы поможем. – ведьма стояла там же, невидимая и старающаяся быть спокойной. – Не нужно драматических жестов. И попросите ваших товарищей не тыкать мне в спину острым.

– Это они еще не тыкают, стервь, – поделился Семёныч. – Если ткнут, так получишь самое сильное ощущение своей блядской проклятой жизни. Помогай, сука, и не думай, что у меня плохая память. Я вам эту подставу навсегда запомню.

– Запоминай. – божедом пожал плечами. – Нам твой век, что слону дробина. Я еще пионы на твоей могиле успею несколько раз пересадить. Раз десять. Поднимайте девушку на поверхность, а мне надо остаться с вашим другом.

Божедом пропустил двоих в черном, в масках, с стволами на ремнях через грудь. Ведьма, поигрывая красивыми светлыми бусами, чуть подергивала носом, все же выдавая волнение. За ней, в собственной крови, залившей поллица, стоял Рикер, весь подранный и совершенно не модный. Светлый стилет, старый, с узорами-наговорами по клинку, упирался ведьме в шею под подбородком.

Он отодвинулся, стараясь не мешать парням поднять Машу. А та все смотрела на него, не отводила глаз и хотела, надрывая себя, что-то сказать.

– Несите быстрее! – он сплюнул, смотря на голубой с белым, в кошачьих лапках, носок на ее ноге. Кроссовок, слетевший когда поднимали, подхватил подошедший божедом и убрал в карман своего пальто.

Он посмотрел на Семёныча, не убирающего АПС.

– Поднимись с ними и хватит грозить ножом ведьме. Уважайте чужую помощь.

– А ты с этим один останешься? Ты ж полумертвый, дружище.

– Останусь. Иди и контролируй.

Семёныч, зыркнув на божедома, тяжело потопал вверх, явно с облегчением. Бородатый здоровяк любил девчонку, как сестру, что ли, и очень хотел быть рядом. И это правильно, не хватало ему еще с ним бороться в ближайшее время.

– Плохо? – участливо спросил божедом, достав из портсигара вручную набитую папиросу и прикуривая. От спички, достав ту из спичницы, золотой, само собой. Привычки, въевшиеся в молодости, сложно растерять.

– Вроде как не понимаешь, что ли?

Божедом выпустил дым и бросил что-то звякнувшее. Перчатку тварь не снимала, и правильно. Рукоятка сломанного тесака красовалась узором из серебряной проволоки, крест-накрест пересекая морскую кожу.

– В такие моменты меня неудержимо тянет стать злым, как и полагается. – протянул, с ленцой, Другой. – Мне бы пришлось выбираться вон через тот ход, убить одежду, содрать кожу, но я бы ушел. Покойник всегда договорится с землей, ты же знаешь, верно?

Он не ответил. Божедом был прав, захоти сейчас и все, конец этой длинной дороги оказался бы неожиданным, очень больным и страшным.

– Хочешь расскажу, почему не поступлю таким образом?

Он кивнул.

– Хорошо, сейчас. Только вот, на, тебе оно очень сильно нужно, как понимаю.

Кусок мяса, аккуратно завернутый в провощенную бумагу, божедом достал из своего странно-бесконечного кармана как маг кролика из цилиндра. Швырнул, наслаждаясь тут же задрожавшим лицом убийцы своих собратьев и ухмыльнулся.

– Сырое, свежее, почти парит, с кровью. Жри, пес, наслаждайся, восстанавливай силы. И думай – чье оно?

Сука…

Голод раскрутился внутри, обжигая кишки, желудок, пищевод, почти осязаемо потянувшись к так явственно манящему шматку плоти. И он не смог удержаться сам и не смог сдержать его, не думая, не рассуждая, просто схватив чертов мясо и начав жрать его, отрывая куски и почти давясь.

Мрак, его эхо, все это время довольно гулявшее вокруг и ждавшее возможности проникнуть внутрь, по-кошачьи, ошутимо всем телом, фыркнул и ушел. Скрылся, растекшись вместе с остатками дыма во все новые и новые щели, раздирающие бункер.